– Могу представить себе, как легко было напугать нашего покойного сотрудника, – сказал Квиллер.

 

         – О да! Он был напуган, – подтвердила Зоя. – Он знал, что мой муж не шутит. Эрл пригрозил, что предупредит налоговую инспекцию. У него имелись записи, которые доказывали мошенничество. Он даже мог получить вознаграждение от правительства за информацию.

 

         Квиллер откинулся на стуле.

         – Да, это могло вылиться в крупные неприятности.

 

         – Если бы стало известно, кто настоящий владелец галереи, боюсь, «Дневной прибой» тоже выглядел бы неважно.

 

         – Это в лучшем случае! Другие газеты обязательно подлили бы масла в огонь. И Маунтклеменс…

 

         – Маунтклеменс предстал бы перед судом. Эрл говорил, что за обман инспекции он мог получить приличный срок.

 

         – Это был бы конец для Маунтклеменса во всех отношениях.

 

         Они молча посмотрели друг на друга, потом Квиллер нарушил паузу:

         – У него был сложный характер.

 

         – Да, – пробормотала Зоя.

 

         – Он действительно разбирался в искусстве?

 

         – У него были прекрасные знания. И между прочим, в его отзывах не было фальши. Всё, что он хвалил в галерее Ламбретов, было достойно похвалы – картины, графика, джанк-скульптура Нино.

 

–        А как же Скрано?

 

        – Его концепция неприлична, но техника безупречна. Его работы имеют классическую красоту.

 

         – Всё, что я вижу в них, – это нагромождение треугольников.

 

         – О, но пропорции, замысел, глубина – и всё это в точной геометрической структуре! Великолепно! Немыслимо великолепно!

 

         – А твои собственные картины? – резко спросил Квиллер. – Так ли они хороши, как говорил о них Маунтклеменс?

 

         – Нет. Но они станут такими. Грязные тона, которые я использовала, выражали хаос в моей душе, но сейчас всё закончилось. – Зоя хладнокровно улыбнулась Квиллеру. – Я не знаю, кто убил Маунтклеменса, но это самое лучшее, что могло случиться. Злоба промелькнула в её глазах. – Я не думаю, что есть какие-либо сомнения относительно того, кто убил моего мужа. В тот вечер Эрл остался в офисе, чтобы поработать с книгами… Я думаю, он ждал Маунтклеменса.

         – Но полиция говорит, что Маунтклеменс улетел в Нью-Йорк в три часа дня.

 

         – А я думаю, что он поехал в Нью-Йорк в большом автомобиле, который был припаркован в аллее. – Зоя резко встала, собираясь уходить. – Но теперь, когда его нет, никто ничего не докажет.

 

         Квиллер поднялся, и Зоя протянула ему руку в мягкой кожаной перчатке. Она сделала это почти весело.

 

         – Я должна поторопиться. У меня назначена встреча в Пенниманской школе. Они берут меня на работу. – Зоя ослепительно улыбнулась и вышла из офиса летящей походкой.

 

         Квиллер посмотрел ей вслед и подумал, что сейчас она свободна и счастлива… Но кто освободил её?

 

        За свою следующую мысль он возненавидел сам себя: если это была Батчи, интересно, в какой степени идея принадлежит ей?

 

         Какое-то время Профессиональная Подозрительность спорила в нем с Личной Симпатией.

 

         Последняя утверждала: «Зоя прекрасная женщина, она не способна на такое злодеяние. И несомненно, человек порядочный! » На что Профессиональная Подозрительность отвечала: «Она достаточно энергична, чтобы взвалить убийство мужа на критика теперь, когда тот умер и не может себя защитить. Она продолжает выдавать информацию по кусочкам» всегда тщательно продуманную, которая делает Маунтклеменса мерзавцем».

 

         «Но она такая мягкая, привлекательная, талантливая, интеллигентная! И этот голос – как бархат! »

 

         «Она умная женщина. Два человека убиты… и она срывает банк! Было бы интересно знать, кто задумал все эти маневры. Батчи могла сделать грязную работу, но она недостаточно умна для того, чтобы разработать план. И кто дал ей ключ от задней двери галереи? И подсказал мысль осквернить фигуру женщины, чтобы бросить подозрение на сексуально озабоченного мужчину? Зоя даже не заинтересована в Батчи. Она просто использует её».

 

         «Но глаза Зои! Такие глубокие и честные…»

 

         «Ты не можешь доверять женщине только за красивые глаза. Остановись и подумай, что могло случиться в ночь убийства Маунтклеменса. Зоя позвонила ему, назначила свидание и предупредила, что она прокрадется через безлюдную аллею к воротам, ведущим во внутренний дворик. Вероятно, она делала так всегда. Она постучит, Маунтклеменс выйдет и откроет ворота. Но на этот раз вместо Зои перед воротами стояла Батчи с коротким, широким и острым лезвием».

 

        «Но Зоя такая прелестная женщина! И этот мягкий голос! И эти коленки! »

 

         «Квиллер, ты дурак. Ты не помнишь, как она пригласила тебя поужинать в ночь убийства Маунтклеменса? »

         Когда вечером Квиллер приехал домой, разговор с самим собой был продолжен.

 

         «Ты поддался на уловку этой беспомощной женщины и позволил сделать из себя посмешище. Помнишь, как она кусала губы, вздыхала, называла тебя „таким понимающим“? Всё это время она играла в свою игру, мучительными откровениями и прозрачными намёками создавая себе алиби… А ты заметил отвратительный блеск в её глазах сегодня? Это был тот же беспощадный взгляд, что и у нарисованного кота на картине в галерее Ламбретов. Художники всегда рисуют самих себя. Ты разгадал её».

 

         Квиллер долго сидел, глубоко погрузившись в мягкое кресло и потягивая трубку.

 

        Наконец Коко нарушил тяжёлое молчание.

         – Извини, старина, – сказал Квиллер. – я не очень-то настроен общаться сегодня.

 

         Он выпрямился и спросил себя: «Что это за большой автомобиль, на котором, по словам Зои, Маунтклеменс ездил в Нью-Йорк? Чей он? »

 

         А Коко заговорил снова, на этот раз из коридора. Его речь была мелодичной последовательностью звуков. Квиллер вышел в холл и обнаружил, что Коко резвится на лестнице. Стройные лапы кота, напоминающие длинные стебельки нотных знаков, наигрывали мелодии, носясь вверх-вниз по застланным красным ковром ступенькам. Заметив Квиллера, он взбежал вверх и посмотрел вниз, всей своей позой и лёгким подергиванием ушей приглашая последовать за ним.

 

         Квиллер внезапно почувствовал нежность к этому маленькому дружелюбному созданию, которое знало, когда необходимо общение. Коко мог быть более забавным, чем представление в кабаре, и временами лучше, чем успокоительное. Он давал много и требовал мало.

 

         – Хочешь посетить своё старое жилище? – Квиллер поднялся за Коко и отпер дверь квартиры критика.

 

         Издав восхищённую трель, кот вошёл и обследовал квартиру, обнюхав каждый угол.

–        Приятных запахов. Коко! Скоро приедет эта женщина из Милуоки, продаст дом и возьмёт тебя с собой, будешь кататься как сыр в масло.

 

        Коко как будто понял и прокомментировал это высказывание следующим образом: он прервал свой обход и лёг на спину, облизывая себя.

         – Я делаю вывод, что ты предпочел бы жить со мной.

 

         Коко иноходью помчался по направлению к кухне, прыгнул на своё старое место на холодильнике, не нашёл там подушки, пожаловался и спрыгнул вниз. С надеждой он обследовал угол, где обычно стояла его тарелка и мисочка с водой. Там ничего не было. Он мягко запрыгнул на кухонную плиту, где горелки дразнили его слабым запахом сваренного на прошлой неделе бульона. Отсюда Коко изящно перебежал к разделочной доске, движимый воспоминаниями о жарком, котлетах и домашней птице, обнюхал шкаф с ножами и сбил одно лезвие с магнитного бруска.