— А чем занимаются остальные люди, сидящие за нашим столом?

— Ригз скульптор. Он лепит какие-то жилистые, истощенные фигурки, которые выставлены в галерее Ламбретов. Они похожи на кузнечиков. Другая пара, Бахвайтеры, известны как поклонники творчества Пикассо. Когда они в костюмах, их невозможно различить. — Сэнди наморщила очаровательный носик — я терпеть не могу эту интеллектуалку. Её муж преподает живопись в художественной школе, а сейчас его работы выставлены в галерее Вестсайда. Он пишет весьма изящные акварели, и, кроме того, он вегетарианец. — Потом она нахмурилась: — Я надеюсь, что журналисты — народ попроще. Когда Кэл сказал мне... О, я, наверное, слишком много говорю. Давай лучше потанцуем.

Очень скоро Квиллер потерял свою партнершу, потому что её пригласил вежливый молодой человек хулиганского вида, в разорванной рубашке. Лицо его показалось Квиллеру знакомым.

Позже, уже сидя за столом, Сэнди сказала:

— Это был Том. Он из нашей прислуги. Полагают, что свою фамилию, Стэнли, он позаимствовал из пьесы Теннесси Уильямса. Его подружка ходит где-то тут, одетая в розовый домашний халатик. Том грубый, невоспитанный человек, но Кэл считает, что у него есть талант, и поэтому послал его в художественную школу. Кэл помешан на благотворительности. Ты ведь собираешься написать о нём, да?

— Если смогу набрать для этого достаточно материала. У Кэла очень сложно взять интервью. Возможно, ты сможешь помочь мне?

— Мне нравится эта мысль. Ты знаешь, что Кэл занимает должность председателя Государственного совета по искусству? По—моему, он хочет стать первым профессиональным художником, попавшим в Белый дом. Скорее всего, он туда попадет. Ничто не сможет остановить его. — Сэнди сделала паузу, а затем задумчиво продолжила: — Тебе следовало бы написать статью о старике за соседним столиком.

— Кто он такой?

— Его зовут дядюшка Вальдо. Сейчас он рисует животных, а до этого был мясником. До семидесяти лет он никогда не держал кисти в руках.

— Где я мог о нем слышать? — спросил Квиллер.

— О, конечно, каждый старик думает, что он Моисей, но дядюшка Вальдо действительно талантлив, даже если Джордж думает иначе.

— Кто такой Джордж?

— Как кто? Ваш драгоценный критик по искусству.

— Я ещё с ним не встречался. Что он собой представляет?

— Он? Подонок. Вот что он собой представляет. То, что он написал о персональной выставке дядюшки Вальдо, совершенно бессердечно.

— Что он написал?

— Что дядюшке Вальдо следует идти обратно на мясной рынок, а коров и кроликов предоставить детям, которые рисуют их с большим воображением и достоверностью. Ещё он заявил, что на своих полотнах дядюшка Вальдо забил больше домашнего скота, чем на мясном рынке во время своей работы там. Все были просто вне себя от негодования. Редактора завалили письмами, а бедный старик перенес это очень тяжело и прекратил писать. Это просто преступление! Он рисовал такие очаровательные примитивы. Я полностью понимаю его внука, который работает водителем грузовика... Он пришёл в редакцию газеты и угрожал избить Джорджа Бонефилда Маунтклеменса, и я не осуждаю его. Ваш критик — совершенно безответственная личность.

— Он когда-нибудь писал рецензии на работы твоего мужа? — поинтересовался Квиллер с самым невинным видом.

Сэнди пожала плечами:

— Он написал несколько ожесточённых и злобных откликов на работы Кэла только потому, что Кэл — коммерческий художник и его работы пользуются успехом. Маунтклеменс классифицирует коммерческих художников как маляров, красящих дома или клеящих обои. В действительности Кэл может писать гораздо лучше любого из тех прыщавых и слюнявых ребятишек с претензией на художественность, которые зовут себя абстрактными экспрессионистами. Ни один из них не смог бы нарисовать даже стакан с водой. — Сэнди нахмурилась и сидела молча, пока Квиллер не сказал:

— Когда ты улыбаешься, ты выглядишь гораздо привлекательнее!

Она тут же громко рассмеялась:

— Только посмотрите! Разве это не кошмар? Кэл танцует с Марком Антонием!

Квиллер посмотрел в направлении, указанном Сэнди: в середине зала Кэл Галопей, одетый в чёрное японское кимоно, в медленном фокстроте вел рослого римского воина. Лицо у Марка Антония было бесцветным, но приятным.

— Это Батчи Болтон, — сообщила Сэнди. — Она преподаёт скульптуру в школе искусств — сварка металла и тому подобное. Она пришла с подругой — вместе снимают комнату, — как Антоний и Клеопатра. Разве это не умора? Батчи сама сварила свой панцирь. Он очень похож на крылья грузовика.

Квиллер спросил:

— Газета может прислать сюда фотографа? Хотелось бы иметь картинки с вашего праздника.

Сэнди несколько раз быстро вздернула брови и ответила:

— Предполагалось, что Зоя Ламбрет это организует, но я думаю, она способна хорошо разрекламировать только саму себя.

— Я позвоню в фотолабораторию, — сказал Квиллер, вставая. — Посмотрим, может, они смогут прислать человека.

Полчаса спустя Ода Банзен, рабочий день которого заканчивался в двадцать три ноль — ноль, прибыл с висящим на шее фотоаппаратом и неизменной сигарой в зубах.

Квиллер встретил его в фойе словами: