– У Холлиса какие-то нелепые идеи.

   – Насчет чего?

   – Доктрина ускорения устаревания. Честно говоря, я еще не разобралась, то ли он – гений-пророк, то ли психопат.

   – Он был в дружеских отношениях с Коббами?

   – Он старается быть в таких отношениях со всеми. Иногда даже слишком. А почему вы интересуетесь Холлисом?

   – Прантц только что приходил, пригласил меня в свой магазин, – объяснил журналист. – Кстати, вы никогда не были в особняке Элсворта?

   – Нет, но я знаю этот дом. Из песчаника, в итальянском стиле, на Пятнадцатой.

   – Вы всегда берете с собой Хепльуайта, когда идете на дело?

   – Вы имеете в виду воровство в заброшенных домах? Я никогда этим не занимаюсь. Я имею дело только с английским антиквариатом восемнадцатого века!

   Квиллерен повесил трубку и поискал взглядом Коко.

   – Выходи, старик, есть для тебя задание!

   Коко не отвечал, но Юм-Юм не сводила взгляда с третьей полки книжного шкафа: это означало, что кот уютно устроился за книгами.

   Журналист извлек Коко из его укрытия и показал сиамцу специальную «сбрую» – хитрое переплетение голубых кожаных ремешков и белых шнурков.

   – Помнишь, что это такое?

   Коко не носил «сбруи» с того дня ранней осени, когда спас Квиллерену жизнь. Теперь он безропотно дал запрячь себя и застегнуть ремень на пушистом белом животе, только возбужденно мурлыкал с хрипотцой.

   – Юм-Юм останется сторожить дом, – сказал журналист, – а ты немножко поиграешь в полицейскую собаку.

   Едва дверь комнаты открылась, Коко, как заяц, проскакал в конец коридора, юркнул между ножками стула, протиснулся под шкаф, обежал прялку и при этом, разумеется, хитроумнейшим образом запутал длинный шнур, служивший поводком, а сам с интересом принялся обнюхивать злополучный шпиль.

   – Очень умный, да? – с издевкой произнес Квиллерен и стал распутывать веревку. Через пару минут он подтащил кота, возмущенного бесцеремонным обращением, извивающегося и вопящего, к двери комнаты Кобба.

   – Прибыли! Вот здесь мы и будем вести расследование.

   Коко обнюхал уголок изношенного восточного ковра и, не найдя, видимо, ничего криминогенного, ступил на него. Потом, к радости Квиллерена, направился прямо к аптекарскому столу, задержавшись только у медного ведерка для угля, полного старых журналов, чтобы почесать себе спину. Потом Коко вспрыгнул на сиденье стула, а оттуда прямо на стол, где принялся водить носом справа налево по конверту со свежим почтовым штемпелем.

   – Что-то интересное? – спросил Квиллерен, но это оказался всего лишь счет за телефон.

   Затем Коко присел на задние лапы и осмотрел двадцать четыре ящичка с фарфоровыми ручками, выбирая, о какой из них почесать подбородок. Выбрал. Белый клыки лязгнули о белый фарфор, журналист осторожно открыл указанный ящик. В нем оказалась деревянная вставная челюсть. С виноватым видом Квиллерен открыл остальные, и обнаружил следующее: старые серебряные ложки, ветхие очки, потемневшую бижутерию и несколько волосяных браслетов. Большая часть ящиков оказалась пустой.

   Возле самого носа Квиллерена пролетело перышко. Коко, как оказалось, тайком поднялся на полку, возвышавшуюся над столом, и теперь тормошил лапой чучело совы.

   – Так вот, что ты искал! Я должен был догадаться! – с отвращением сказал журналист. – Слезай! Оставь в покое птицу!

   Коко спустился на пол и с гордым видом вышел из комнаты, ведя за собой на поводке Квиллерена.

   – Ты меня разочаровал, – вздохнул журналист. – У тебя раньше лучше получалось. Давай попробуем на чердаке.

   Чердак был оформлен в пасторальном стиле и напоминал деревенский сарай: Стены обиты светлыми выцветшими планками и увешаны табуретами для доения, керосиновыми фонарями и старыми сельскохозяйственными принадлежностями. У стойла в углу застыл вол из папье-маше, реликт мясной лавки девятнадцатого века, а на соломенной подстилке сидела белая курица породы леггорн. Посреди помещения кружком стояли кресла, и Квиллерена заинтересовало их состояние. Кресло для гостиной – из сильно покореженной проволоки; резное деревянное без двух ножек; качалка для веранды – с одним подлокотником, прочие предметы для сидения в разных стадиях разрушения. Пока он осматривал этот хлам, Коко готовился прыгнуть на белую наседку.

   Квиллерен дернул его за поводок.

   – Не понимаю, что с тобой случилось! – возмутился он. – Голуби, совы, куры! По-моему, я даю тебе слишком много птицы! Пошли.

   Коко поспешил вниз по лестнице и собрался было вернуться домой, куда его нежным мяуканьем звала Юм-Юм.

   – Ну уж нет! У нас еще одно дело. И на этот раз постарайся быть повнимательнее.
   В комнате Бена мебель была расставлена без всякого плана, все кругом завалено вещами сомнительной ценности. На люстре висел длинный вязаный шарф с болтающимися грязными концами, а многочисленные шляпы – в том числе шелковый цилиндр и шапку Санта Клауса – можно было увидеть на столах, крючках, стульях и лампах.

   Квиллерен обнаружил, что его комната и жилище Бена – близнецы, если не считать большого эркера. Прислушиваясь одним ухом, не открывается ли дверь внизу, журналист осторожно обошел все помещения. В кухонной раковине, как и следовало ожидать, громоздилась грязная посуда. В гардеробной, до потолка забитой свертками и коробками, он поискал ботинки, но Бен, где бы он ни находился, явно был в них обут.

   – Никаких улик, – сказал Квиллерен, пробираясь к двери и на ходу вынув свое красное перо из-за ленты шелкового цилиндра, брошенного на стул. Потом дернул за поводок: – От тебя помощи не дождешься. Было ошибкой заводить тебе подружку. Ты утратил свой талант.