– Неплохо, – сказал Квиллерен.

   – Только не пишите об этом в газете.

   – А вы все друг с другом в хороших отношениях?

   – О, да. Иногда бывают ссоры, конечно. Вот как когда Энди уволил Расса за то, что тот пил на работе. Но скоро это забылось. Расс – это тот блондин, которого вы видели на аукционе. У меня тоже когда-то были прекрасные светлые волосы, но они поседели в ту ночь, когда я потеряла первого мужа. По-моему, с ними надо что-то сделать.

   После завтрака Квиллерен позвонил в телефонную компанию и попросил установить телефон на Цвингер стрит, 6331.

   – Вы долж-ны за-пла-тить пять-де-сят дол-ла-ров впе-ред, сэр, – пропел женский голос в трубке.

   – Пятьдесят?! Вперед?! Никогда не слышал о подобном!

   – Про-сти-те. Вы в зо-не три-на-дцать. Пла-та впе-ред.

   – А зона тут еще причем? – заорал Квиллерен. – Мне нужен телефон немедленно, и я не собираюсь платить этот возмутительный залог! Я репортер из «Бега дня», и я сообщу об этом главному редактору.

   – Ми-нут-ку, по-жа-луй-ста.

   Он повернулся к хозяйке.

   – Возмутительная наглость! Они требуют плату вперед за восемь месяцев!

   – С жителями Хламтауна всегда так поступают, – кротко пожала плечами Айрис.

   В трубке снова послышался голос.

   – К вам при-е-дут сра-зу же. Про-сти-те, сэр.

   Журналист все еще кипел от негодования, когда вышел из дома, чтобы продолжить расследование. К тому же его расстраивала потеря пера на шляпе. Он был уверен, что еще вечером оно торчало за лентой, но теперь исчезло, а без него твидовый головной убор с мягкими полями потерял всю свою прелесть. Осмотр комнаты и лестницы принес только катышек кошачьей шерсти и алую обертку от жвачки.

   На Цвингер стрит погода как будто зарычала на него, и ему захотелось зарычать в ответ. Все было серым: небо, снег, люди.По улице скользнул белый «ягуар» и повернул к бывшему сараю для экипажей. Квиллерен истолковал его появление как перст судьбы и последовал за ним.

   Магазин Рассела Пэтча был когда-то вместилищем для двух карет. Теперь одну половину помещения занимал гараж, а другую – выставочный зал. Вместе с «ягуаром» в гараже находилась всевозможная мебель в безнадежном состоянии – облупленная, покрытая плесенью, пятнами сырости или посеревшая от грязи и времени. Весь дом пропах скипидаром и лаком.

   Квиллерен услышал в задней комнате шарканье и стук, а секунду спустя появился крепкий парень, ловко передвигающийся по неровному полу на металлических костылях. Он сверху донизу был одет в белое: белые парусиновые брюки, белая рубашка с открытым воротом, белые носки и белые теннисные туфли.

   Квиллерен представился.

   – Да, я знаю, – улыбнулся Пэтч. – Я видел вас на аукционе, и ходили разговоры о том, кто вы такой.

   Журналист огляделся.

   – Тут настоящее старье, а не антиквариат. Неужели люди это покупают?

   – Конечно. Сейчас это очень популярно. Все, что вы видите перед собой, – только полуфабрикаты. Я реставрирую мебель так, как хотят покупатели. Видите этот шкаф? Я отпилю ножки, покрашу его в розовато-лиловый цвет, сделаю пурпурные полоски, сбрызну умброй и придам блеск венецианской бронзы. Его купит какой-нибудь денежный мешок, обитатель двухсоттысячного особняка в Затерянных Холмах.

   – Как давно вы этим занимаетесь?

   – Для себя – только шесть месяцев. А до того я работал четыре года на Энди Гланца. Хотите посмотреть, как это делается?

   Он провел его в мастерскую, где надел длинный белый халат, похожий на мясницкий, в красных и коричневых пятнах.

   – Вот это кресло-качалка, – сказал он, – годы стояло на скотном дворе. Я его немного починил, положил красный грунт, а теперь – смотрите.

   Он натянул резиновые перчатки и стал втирать в сиденье вещество, похожее на грязь.

   – Вас Энди научил это делать?

   – Нет, я сам, – ответил Пэтч с легкой обидой в голосе.

   – Мне говорили, – начал Квиллерен, – что он был прекрасным парнем. Не только знающим, но и великодушным, и с таким развитым чувством долга.

   – Ага, – сдержанно отозвался хозяин.

   – Все так хорошо о нем говорят.

   Пэтч не отвечал, сосредоточившись на ровных движениях кисти, но Квиллерен заметил, что на скулах реставратора заиграли желваки.

   – Его смерть должна была быть огромной потерей для Хламтауна, – не успокаивался журналист. – Жаль, что у меня никогда не было возможности…

   – Может, я и не должен так говорить, – прервал его Пэтч, – но с ним было тяжело работать.

   – Что вы имеете в виду?

   – Любой для него был недостаточно хорош.

   – Он любил доводить все до совершенства?