– Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов.

   – Антиквариатом часто занимаются женщины – незамужние, разведенные, вдовушки… Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись.

   Квиллерен стиснул зубы.

   – Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно!

   Он зашел в парикмахерскую, подстригся и подравнял усы – традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер стрит – не без дурных предчувствий.

   Начало улицы было застроено учреждениями, поликлиниками и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь – здесь когда-то были трущобы, которые теперь снесли. Еще дальше от центра расположилось несколько кварталов старых пустующих зданий с заколоченными окнами – ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун.

   При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки вовсе заброшены. Другие либо превращены в гостиницы, либо изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей серого льда с грязью, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам.

   – Этот район – бельмо на глазу города, – заметил таксист. – Давно пора бы его того…

   – Не беспокойтесь, так и будет! – с надеждой откликнулся Квиллерен.

   Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов, этот не был празднично украшен. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожих почти не попадалось, машины проносились мимо, скрипя шинами, спешили куда-то в другие места.

   Порыв северо-восточного ветра погнал Квиллерена к первой же двери под вывеской, утверждавшей, что там продается антиквариат. Внутри было темно, дверь оказалась запертой, но журналист приложил руки к лицу и всмотрелся сквозь стекло витрины. Он увидел большую деревянную скульптуру: кривое дерево с пятью обезьянами в натуральную величину, расположившимися на его ветвях. Одна обезьяна держала в лапах крючок для шляпы. Другая – лампу. У третьей было зеркало. У четвертой – часы. У пятой – подставка для зонта.

   Квиллерен, чертыхнувшись, попятился.

   Неподалеку он обнаружил магазин под названием «Три сестрички». Лавка была закрыта, хотя табличка в окне настаивала на обратном.

   Квиллерен поднял воротник пальто и прикрыл уши перчатками. Он уже жалел, что подстригся так коротко. Следующим на очереди был «Бабушкин сундук» – и подвальчик под названием «Антик-техника», который выглядел так, словно не открывался вообще никогда.

   Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с неизменно грязными окнами. В одной из них – даре под вывеской «Фрукты, Сигары, Резиновые перчатки и Всякая всячина Попопополуса» – Квиллерен купил пачку табака, который оказался сырым.

   С растущей неприязнью к своему новому заданию журналист добрался мимо полуразрушенной мужской парикмахерской и третьеразрядной лечебницы до большого углового антикварного магазина. На двери висел замок, а на окне – объявление об аукционе. Квиллерен проверенным уже способом заглянул внутрь: пыльная мебель, настенный часы, зеркала, охотничий рог, превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в скромных позах.

   Кроме того, он увидел отражение другого человека, направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой приблизился, и послышался дружеский бас:

   – И тебе нравится эта дрянь?

   Квиллерен обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой, красноглазым и сильно подшафе, но настроенным дружелюбно. На пьянчужке было пальто, явно сшитое из старой попоны.

   – Знаешь, что это? Др-рянь! – повторил алкаш, пьяно ухмыляясь и всматриваясь через дверь в товары, повернулся к Квиллерену и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами слюны:

   – Д-р-р-рянь!

   Квиллерен отпрянул от отвращения и вытер лицо платком, но непрошенный собеседник, видно, поставил себе целью с ним подружиться.

   – Не войдешь, – с готовностью объяснил он. – Дверь заперта. Заперли после убийства.
   

Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса, потому что добавил:
   – Замочили! За-мо-чи-ли!

   Это было еще одно полюбившееся ему словечко, и он проиллюстрировал его, всаживая воображаемый нож в живот собеседника.

   – Сгинь! – пробормотал Квиллерен и пошел дальше.

   Неподалеку был сарай для экипажей, в котором оборудовали мебельную мастерскую. Журналист попробовал открыть и эту дверь, заранее зная, что ничего не выйдет. Он оказался прав.

Дальше