ШЕСТНАДЦАТЬ
В половине шестого в пресс-клубе Квиллер рассказывал эту историю уже в сотый раз. Весь день сотрудники «Дневного прибоя» гуськом продвигались мимо его стола, чтобы услышать историю от непосредственного участника событий.
Одд Банзен, стоявший у стойки бара, сказал:
– Жаль, что там не было меня с моей камерой. Я мог бы запечатлеть нашего героя, который одной рукой набирал номер полиции, а другой поддерживал свои штаны.
– Да, я вынужден был связать Наркса снятым с брюк ремнем, – объяснял Квиллер. – Когда его голова ударилась о кафельную стойку, он потерял сознание, но я побоялся, что он придёт в себя и убежит, пока я буду звонить в полицию. Я уже связал его запястья своим галстуком, отличным шотландским галстуком, и единственная вещь, которая у меня осталась для его лодыжек, – это ремень.
– Как ты узнал, что это был Наркс?
– Когда я увидел это квадратное лицо, квадратные плечи, то сразу вспомнил о роботах на картинах и понял, что этот человек и есть художник. Художники, я слышал, всегда отражают в картинах какие-то свои качества, не важно, рисуют они детей, котов или парусные шлюпки. Но Коко всё мне объяснил, прочитав подпись Скрано задом наперёд.
– Как ты себя чувствовал, играя роль доктора Ватсона рядом с котом? – спросил Арчи.
– Ну и что с этой подписью, я что-то не понял… – переспросил Одд.
– Коко прочитал подпись на этой картине, – объяснил Квиллер. – Он прочитал её по буквам задом наперёд. Он всегда читает задом наперёд.
– О, естественно. Это старый сиамский обычай, – В этот момент я понял, что Скрано, автор треугольников, есть также О. Наркс, автор роботов. Поверхности этих картин имели один и тот же металлический блеск. Несколько минут спустя сам робот зашёл в дом и набросился на меня с мастихином. Он убил бы меня, если бы Коко не пришёл на помощь.
– Звучит, как речь в гражданском суде в защиту кота. И как он это сделал?
– Он просто неистовствовал. Один маленький сиамский кот, мечущийся в панике, выглядел и кричал, как свора диких котов. Мне показалось, что в этой комнате было шесть котов, да и этот парень, Наркс, тоже был в замешательстве.
– Итак, Скрано – это фальшивка, – резюмировал Арчи.
– Да. Нет никакого итальянского отшельника, скрывающегося в горах, – сказал Квиллер. – Есть только Оскар Наркс, который написал для Маунтклеменса свои треугольники. Маунтклеменс рекламировал их в «Прибое» и успешно продавал в своей художественной галерее.
– Забавно, почему он упорно не хотел использовать свое имя? – поинтересовался Одд.
– Но в последнем своем обзоре Маунтклеменс написал, что Скрано больше не будет писать… – напомнил Арчи.
– Я думаю, Маунтклеменс планировал убрать Оскара Наркса, – сказал Квиллер. – Возможно, Наркс слишком много знал. Я подозреваю, что наш критик не был на том трехчасовом самолете в день убийства Эрла Ламбрета. По-моему, у него был сообщник, который улетел в Нью-Йорк под именем Маунтклеменса и по его билету. И могу поспорить, что этим сообщником был Наркс.
– А Маунтклеменс улетел более поздним самолетом? – спросил Арчи.
– Или уехал в Нью-Йорк в этом загадочном большом автомобиле, который был припаркован за галереей в тот день. Зоя Ламбрет слышала, как её муж говорил об этом по телефону.
Одд Банзен воскликнул:
– Маунтклеменс – сумасшедший! Зачем он посвятил ещё одного человека в свои планы? Если ты собираешься совершить убийство, сделай это один, я так считаю.
– Маунтклеменс не был глупым малым, – возразил Квиллер. – У него, вероятно, было хорошо продуманное алиби, но что-то пошло не так.
Арчи, который слушал рассказы Квиллера весь день, спросил:
– Почему ты так уверен, что Маунтклеменс собрался кого-то убить, когда спустился в свой дворик?
– По трём причинам. Во-первых, Маунтклеменс шёл вниз, во двор, чтобы кого-то встретить, тем не менее этот тщеславный человек оставил свою искусственную руку наверху. Он не собирался приветствовать гостя, поэтому протез был ему не нужен. Во-вторых, он не взял с собой электрический фонарик, хотя ступеньки обледенели. В-третьих, я подозреваю, что вместо фонарика он взял кухонный нож, там как раз одного не хватает.
– По-видимому, – продолжал он, – Маунтклеменсу не удалось застать Наркса врасплох. А поскольку он упустил шанс воткнуть нож в спину Наркса, когда тот вошел в ворота, молодой человек такого мощного телосложения, без сомнения, оказался сильнее. Тем более одна рука против двух,
– Откуда ты знаешь, что Маунтклеменс ходил вниз кого-то встречать?
– Он был в халате. Вероятно, пока он ждал Наркса, то набросил на плечи пальто, а потом сбросил его, чтобы быть готовым к действию. Наркс отпер ворота, которые открываются внутрь, и Маунтклеменс стоял за ними, готовый воткнуть нож ему в спину. Он, вероятно» намеревался бросить тело в аллее, где убийство можно было бы свалить на какого-нибудь бродягу.
– Если Наркс такой огромный, как ты говоришь, – сказал Арчи, – как этот дурак мог рассчитывать, что проделает всю работу одной рукой?
– Тщеславие. За что бы ни брался Маунтклеменс, ему всё удавалось великолепно. Это развило в нём невозможное самомнение… По-моему, я догадываюсь, почему он упустил момент. Это только предположение, но вот как я себе всё представляю: когда Наркс отпирал ворота, он уже знал о присутствии Маунтклеменса и был настороже.
– Как?
– Он не мог не почувствовать запаха лимонных корок, который всегда сопровождал Маунтклеменса.
– Великолепно! – сделал вывод Одд Банзен.
– Наркс вполне мог удрать после убийства, если бы не вернулся за своими картинами, – предположил Арчи.
– После двух убийств, – уточнил Квиллер. – Если бы не Коко.
– Кто-нибудь хочет ещё выпить? – предложил Арчи. – Бруно, сделай два мартини и томатный сок… Сделай три, к нам идёт Лодж Кендал.
– Я не буду пить томатный сок, – сказал Квиллер. – Через пару минут мне пора уходить.
Кендал подошёл с новостями.
– Я только что из главного управления, – сказал он. – Наркс в конце концов пришёл в себя и сделал заявление. Запись в полиции. Квилл был абсолютно прав. Все картины Скрано написаны Нарксом. Каждый раз, когда он приезжал в город, то останавливался в свободной квартире Маунтклеменса, но главным образом работал в Нью-Йорке. Он привозил картины сюда в большомавтомобиле, выступая в роли Нью-йоркского агента Скрано.
– Он упоминал об этом трёхчасовом самолёте?
– Да. По билету Маунтклеменса летел Наркс.
– В таком случае этот дурачок Маунтклеменс посвятил его в свой план? – спросил Одд.
– Нет. На этой стадии игры Наркс ничего не подозревал. Понимаешь, он просто приехал в город на своем большом автомобиле, а Маунтклеменс приказал ему срочно лететь в Нью-Йорк, чтобы встретить там оптового покупателя, который неожиданно прибыл из Монреаля. Маунтклеменс сказал, что только что договорился о деталях сделки от имени Наркса, – таким образом он всегда решал дела Скрано. Наркс понял, что должен быстро вернуться в Нью-Йорк, встретить канадца и продать ему картины Скрано. Это звучало для Наркса достаточно логично. В конце концов, он был «главным» исполнителем в этой операций. Маунтклеменс отдал ему свой билет, поехал с ним в аэропорт и проводил на трехчасовой самолёт.
– Каким образом имя Маунтклеменса оказалось в списке пассажиров?
– По словам Наркса, они приехали в аэропорт точно ко времени вылета, и Маунтклеменс сказал, что не стоит суетиться и обменивать билет на имя Наркса. Он сказал: «Иди прямо к воротам и зарегистрируйся». А затем он заявил, что решил выехать немедленно на машине Наркса, заночевать в Питсбурге и прибыть в Нью-Йорк в четверг утром.
– Я могу предположить, что ему помешало, – сказал Квиллер.
– Покупатель из Монреаля был помешан на этих треугольниках. Он хотел получить всё, что можно. Наркс позвонил Эрлу Ламбрету и попросил его отправить грузовым самолетом все старые картины, которые ещё не были проданы, – продолжал Кендал.
– Это был как раз тот телефонный звонок, который подслушала Зоя.
– Ламбрет предложил послать их машиной, но Наркс сказал, что машина с Маунтклеменсом уже на полпути в Питсбург. Ламбрет возразил, что машина по-прежнему здесь, припаркована в аллее за галереей.
– Итак, Наркс почувствовал неладное.
– Нет, пока не услышал об убийстве Ламбрета. Тогда он понял, что Маунтклеменс лгал, и решил нажиться на этом. В любом случае он ненавидел Маунтклеменса, потому что чувствовал себя пешкой – роботом, вынужденным исполнять приказы важной шишки. Как только появилась возможность отомстить, он решил потребовать изрядный куш из тех денег которые Маунтклеменс нагрёб от продажи картин Скрано.
– Глупо было со стороны Наркса надеяться, что он сможет шантажировать такого ловкого дельца, как Маунти, – вставил Одд.
– Итак, Маунтклеменс ждал его во дворике, – продолжал Кендал. – Но Наркс прыгнул и отобрал нож.
– Он сказал, зачем вернулся туда?
– Главным образом для того, чтобы забрать картины, которые он подписывал собственным именем. Он боялся, что это может навести полицию на след. Несколько картин Скрано он тоже забрал, а потом вернулся, чтобы взять остальные, и столкнулся с Квиллом и с этим котом.
– Что станет с ценами на картины Скрано, когда вся эта история всплывет? Многие покупатели выбросятся из окна, – заметил Арчи.
– Хотите, я вам кое-что объясню? – вмешался Квиллер. – За последние несколько недель я перевидал огромное количество картин, но, если бы у меня были свободные деньги, я обязательно купил бы прекрасные серые и белые треугольники Скрано.
– Парень, да ты с ума сошёл! – вскричал Одд.
– Кстати, чуть не забыл, – сказал Кендал, – эти треугольники были совместной работой. Рисовал их Наркс, но идея принадлежала Маунтклеменсу.
– Очень разумно, – согласился Квиллер.
– Маунтклеменс потерял руку и не мог рисовать, а Наркс владел отличной техникой, но не имел творческого воображения. Хитро!
– Могу поспорить, что многие художники имеют духовных наставников, – сказал Одд.
– Давайте выпьем ещё по стакану томатного сока, – предложил Арчи.
– Нет, спасибо, – отказался Квиллер. – Я ужинаю с Зоей Ламбрет, нужно ещё заехать домой и сменить рубашку.
– Пока ты ещё не уехал, – сказал Одд, – я хотел бы рассказать кое-что об этой сварщице и объяснить, почему до сих пор не сфотографировал её.
– Слушаю.
– Я поехал в школу, но её там не оказалось. Она сидит дома, потому что у неё воспалены руки.
– Что с ней случилось?
– Помнишь этого парня, который упал и разбился? Батчи пыталась спасти его, но ей на руки упала эта железная штука и повредила запястья. Она вернется на этой неделе, и я сделаю несколько фотографий.
– Сделай их хорошо, – попросил Квиллер. – Приукрась достоинства этой женщины, если сможешь.
Когда Квиллер приехал домой, чтобы покормить кота, он обнаружил Коко распростёртым на ковре в гостиной и увлеченным своим туалетом.
– Готовишься к ужину? – спросил Квиллер. Розовый язык двигался по белой груди, коричневым лапам и желтовато-коричневым бокам. Влажные подушечки лап протирали бархатные коричневые уши. Блестящий коричневый хвост был зажат между передними лапами, и кот тщательно его облизывал. Коко выглядел вполне обычным котом, а вовсе не сверхъестественным созданием, которое читает мысли, угадывает будущее, обнюхивает то, чего не видит, и чует то, чего не может унюхать.
– Мне следовало бы написать статью о тебе, Коко, и назвать её «Кот-сыщик находит ключ к загадке двух убийств». Ты был прав, а я ошибался. Никто не похищал золотой кинжал. Маунтклеменс не улетал на трехчасовом самолете. Батчи не совершала преступлений. Нино не был убит. И Зоя не лгала мне.
Коко продолжал вылизывать хвост.
– Но у меня ещё множество вопросов, на которые я не знаю ответа. Зачем ты привёл меня в кладовку наверху? Для того чтобы найти эту Мятную Мышь или помочь мне обнаружить обезьяну Гиротто?
– Зачем ты привлек моё внимание к подставке для ножей в пятницу ночью? Ты хотел, чтобы я заметил, что там одного не хватает? Или всего лишь предлагал нарезать для тебя немного мяса?
– А почему ты так настаивал, чтобы мы спустились в эту кухню? Ты знал, что Наркс придёт?
– И что с этим мастихином? Зачем ты пытался спрятать его? Ты догадывался, что может произойти?
– Коко продолжал вылизывать хвост.
– И ещё одно: когда Оскар Наркс бросился на меня с ножом, ты действительно запаниковал? Или ты пытался спасти мне жизнь? – Коко закончил вылизывать хвост и посмотрел на Квиллера таким взглядом, словно в его небольшой коричневой головке таился ответ на все вопросы мироздания. Потом он свернул свое гибкое тело немыслимым образом, поднял нос, скосил глаза и почесал ухо задней лапой, всем своим видом выражая немой кошачий восторг.
