ДЕВЯТЬ
С тех пор как Квиллер в последний раз принимал женщину в своей квартире, прошло много времени поэтому в субботу утром он проснулся, ощущая небольшое волнение, словно перед выходом на сцену.
Он проглотил чашку растворимого кофе, погрыз чёрствый пончик и задумался о том, приготовить ли Зое что-нибудь поесть и выпить или не стоит. Кофе будет кстати. Кофе, а что ещё? Ему показалось, что пончики будут выглядеть легкомысленно. Пирожные? Слишком претенциозно. Печенье?
По соседству находилась местная лавка, которая специализировалась на пиве, дешёвом вине и белом хлебе.
Квиллер подозрительно исследовал упаковку печенья, но перечисленные мелким шрифтом ингредиенты (искусственные ароматизаторы, лецитин и какой-то сироп) охладили его интерес.
В поисках кондитерской он прошёл шесть кварталов по февральской слякоти и наконец отыскал магазин, где товары казались более или менее съедобными. Забраковав petit fours [маленькие пирожные (фр.)] (слишком дорогое) и овсяное печенье (слишком сытное), он остановился на шоколадном печенье и купил два фунта.
В его кухне имелась старомодная кофеварка с ситечком, но как она работала – было для Квиллера загадкой. Придется Зое пить растворимый кофе. Интересно, добавляет ли она в кофе сахар или сливки?
Он вернулся в кондитерскую за фунтом сахара, полпинтой сливок и бумажными салфетками.
Близился полдень, и слабое февральское солнце начало проникать в квартиру, делая заметной пыль на столе, корпию на ковре и шерсть кота на диване.
Квиллер вытер пыль бумажными салфетками, потом стремительно поднялся в квартиру Маунтклеменса за пылесосом.
В час дня всё было готово к приёму, но вдруг Квиллер вспомнил, что забыл про сигареты. Он помчался в аптеку и купил длинные мягкие сигареты без фильтра. Поразмыслив о фильтре, он решил, что Зоя не тот человек, который подвергает своё здоровье риску.
В половине второго он включил газовый камин и стал ждать.
Зоя приехала в четыре. Квиллер видел, как красивая женщина в мягком коричневом меховом манто вышла из такси, оглянулась по сторонам и быстро пошла к подъезду. Он уже был там, чтобы встретить её.
– Большое спасибо, что позволили мне прийти – сказала она низким голосом. – Батчи следила за мной, как ястреб, мне пришлось улизнуть тайком… Впрочем, я не должна жаловаться. Сейчас мне нужен именно такой друг, как Батчи. – Она уронила свою коричневую сумочку из крокодиловой кожи. – Простите, я сама не своя.
– Не надо так убиваться, – сказал Квиллер. – Держитесь. Может, чашечка кофе приободрит вас?
– Лучше мне не пить кофе. Он делает меня нервной, а я и так достаточно взвинчена. – Она отдала Квиллеру свое манто и села на стул, элегантно положив ногу на ногу. – Вы не возражаете, если мы закроем дверь?
– Нисколько, хотя в доме никого нет.
– У меня такое ощущение, что за мной следят. Я взяла такси до здания Аркады, потом прошла через него и снова взяла такси у другого выхода. Как вы думаете, меня могли выследить? Полиция, я имею ввиду.
– Мне кажется, им это ни к чему. Почему вы думаете, что за вами следят?
– Они приходили ко мне домой вчера. Вдвоём. Два детектива. Они вели себя как джентльмены, но задавали такие вопросы, словно пытались в чём-то меня уличить. Как вы думаете, они подозревают меня?
– Нет, но они должны учесть все варианты.
– При этом, конечно, присутствовала Батчи. Она была недружелюбно настроена к детективам. Это выглядело некрасиво. Она покровительствует мне, как вам известно. В общем, это было ужасно.
– Что они говорили перед уходом?
– Поблагодарили меня за помощь и сказали, что, возможно, захотят побеседовать со мной ещё. После этого я позвонила вам, пока Батчи была внизу. Я не хочу, чтобы она об этом знала.
– Почему?
– Ну… потому что она уверена, что должна всем руководить сама, особенно в такой кризисной ситуации. И также из-за того, что я собираюсь рассказать вам… Так вы думаете, что полиция не будет следить за мной, да? Может быть, мне не следовало приходить сюда?
– Почему вам не следовало приходить сюда, миссис Ламбрет? Я друг семьи. Я профессионально связан с искусством. И я собираюсь помочь вам разобраться с делами, связанными с галереей. Как это звучит?
Зоя мрачно улыбнулась:
– Я начинаю чувствовать себя преступницей. В разговоре с полицией нужно быть очень внимательной. Стоит неправильно использовать слово или даже интонацию, как они тут же набрасываются на тебя.
– Ну а сейчас, – сказал Квиллер самым мягким голосом, – выбросьте этот эпизод из головы и расслабьтесь. Может, вам будет удобнее в кресле?
– Спасибо, стул вполне подходит. Я лучше владею собой, когда сижу прямо.
На ней было бледно-голубое платье из мягкой шерстяной ткани, которое делало её нежной и хрупкой. Квиллер старался не смотреть на соблазнительный разрез, открывающий её колени. Он попытался сменить тему разговора:
– Я нахожу эту квартиру очень комфортабельной. Владелец моего дома со вкусом подобрал обстановку. Откуда вы узнали, что я здесь живу?
– О… об этом знают в художественных кругах.
– Очевидно, вы бывали в этом доме раньше?
– Маунтклеменс приглашал нас поужинать раз или два.
– Вы, должно быть, знаете его лучше, чем кто бы то ни было.
– Мы были очень дружны. Я сделала несколько набросков его кота. Вы известили его о…?
– Я не смог узнать, где он остановился в Нью-Йорке. Вы знаете, в каком он отеле?
– Это где-то рядом с Музеем современного искусства, но я не помню названия.
Она вертела ручку сумочки, лежавшей на коленях. Квиллер принёс с кухни тарелку:
– Хотите печенья?
– Нет, спасибо. Мне нужно следить за собой. – Её голос дрогнул.
Квиллеру передалось её волнение.
– Итак, что вы хотите мне рассказать? – В этот момент он оценивал фигуру Зои и размышлял, что беспокоиться ей не о чем.
– Не знаю, как начать.
– Хотите сигарету?
– Я бросила курить несколько месяцев назад.
– Вы не возражаете, если я выкурю трубку?
– Я не всё рассказала полиции, – неожиданно призналась Зоя.
Квиллер вопросительно поднял брови.
– Возможно, это было неправильно, но я не смогла заставить себя ответить на некоторые вопросы.
– Что это были за вопросы?
– Они спрашивали, были ли у Эрла враги. Как я могла указать на кого-то пальцем и сказать, что такой-то был его врагом? Что могло произойти, если бы я начала называть людей по всему городу? Знакомые… члены клуба… важные люди. Я думаю, с их стороны было ошибкой задавать такой вопрос, не так ли?
– Фактически это был необходимый вопрос, – сказал Квиллер доброжелательно, но твердо. – Я собираюсь задать вам тот же самый вопрос. У него было много врагов?
– Боюсь, что так. Многие люди не любили его… Мистер Квиллер, это правильно, что я так откровенна с вами? Понимаете, я должна кому-то доверять. Я уверена, что вы не из тех подлых репортёров, которые хотят…
– Такие персонажи бывают только в кино, – заверил он. Весь его вид выражал сочувствие и интерес
Зоя тяжело вздохнула:
– В мире искусства очень сильны конкуренция и зависть. Я не знаю почему.
– Это встречается не только среди художников.
– Но среди художников эти страсти бушуют намного сильнее. Поверьте мне!
– Не могли бы вы уточнить?
– Ну… директора галерей, например. В других галереях города знали, что Эрл переманивает лучших художников.
– Он действительно так поступал?
Зоя немного рассердилась:
– Естественно. Художники хотели, чтобы их картины выставлялись в лучшей галерее. В результате Эрл демонстрировал лучшие работы, и выставки Ламбрета получали лучшие оценки.
– И зависть, естественно, росла.
Зоя кивнула.
– Кроме того, Эрл часто вынужден был отказывать второсортным художникам, и это не прибавляло ему друзей. Многие считали его негодяем. Эгоизм художника – особенный. Люди, подобные Кэлу Галопею и Францу Бахвайтеру или миссис Бахвайтер, если быть более точной, часто обсуждали моего мужа в клубе, и в этом не было ничего хорошего. Вот почему Эрл никогда не ходил в клуб «Кисть и резец».
– Итак, – сказал Квиллер, – вы упомянули только людей, которые не работали для галереи. Был ли кто-нибудь из числа тех, чьи работы выставляла галерея, кто не ладил с вашим мужем?
Зоя заколебалась, потом сказала извиняющимся тоном;
– Его никто по-настоящему не любил. У него была своеобразная манера общения. Немногие люди понимали, что отчуждение – только фасад.
– Существует вероятность, что преступление было совершено кем-то, кто имел ключ от галереи или кого мистер Ламбрет впустил сам.
– То же самое говорит и Батчи.
– Был ли у кого-нибудь, кроме вас, ключ?
– Н-нет, – ответила Зоя, разыскивая что-то в своей сумочки
– Могу я вам что-нибудь предложить?
– Я бы выпила стакан воды со льдом. Здесь слишком жарко.
Квиллер уменьшил огонь в камине и принёс Зое воды со льдом.
– Расскажите мне о вашей подруге Батчи. Я так понимаю, она скульптор?
– Да. Она сваривает металл, – сказала Зоя мрачно.
– Вы имеете в виду, она использует огонь и всё такое? Могла бы получиться отличная статья. Сварщица – прекрасная тема для газетного очерка, с фотографией летящих в разные стороны искр.
Зоя медленно кивнула, так как в этот момент думала о чём-то своём.
– Да. Я хочу, чтобы вы написали что-нибудь о Батчи. Это очень поддержало бы её морально. Не так давно она упустила заказ на пятьдесят тысяч долларов, и это вызвало творческий застой. Вы, наверное, знаете, что она преподает в Пенниманской школе? Заказ поднял бы её престиж.
– Как это произошло?
– Предполагалось, что Батчи будет делать скульптуру, которую установят перед входом в супермаркет. Потом внезапно заказ был отдан Бену Ригзу, который выставляет свои работы в галерее Ламбретов.
– Было ли это оправданно?
– О да! Риге гораздо лучше как скульптор. Он работает с глиной и бронзой. Но это было ударом для Батчи. Я хотела бы сделать что-нибудь, чтобы помочь ей. Не могли бы вы похвалить её в вашей газете?
– Она ваш хороший друг? – Квиллер сравнивал мягкую, привлекательную Зою с мужеподобной женщиной, которая охраняла её в ночь убийства.
– И да, и нет. Мы выросли вместе и пошли в Школу искусств в одно и то же время, и Батчи была моей лучшей подругой, когда мы обе были девчонками-сорванцами. Но Батчи так и не переросла эту стадию. Она всегда была слишком большой и крепкой для девочки и отпугивала окружающих своим мальчишеским поведением. Мне жаль Батчи. Сейчас у нас с ней мало общего, за исключением воспоминаний о старых временах.
– Как получилось, что она оказалась в среду ночью у вас дома?
– Она была единственным человеком, которому мне пришло в голову позвонить. После того как я нашла Эрла и уведомила полицию, я не знала, что мне делать. Мне была нужна поддержка, хоть чья-то, и я позвонила Батчи. Она тут же приехала, отвезла меня домой и сказала, что останется со мной на несколько дней. Сейчас я не могу от неё избавиться.
– Зачем она это делает?
– Ей нравится быть моим защитником. Ей необходимо знать, что она кому-то нужна. У Батчи мало друзей, и она имеет раздражающую манеру цепляться за тех, кто у неё есть.
– Какого мнения о ней был ваш муж?
– Она абсолютно ему не нравилась. Эрл хотел, чтобы я порвала с Батчи. Но очень трудно порвать с тем, кого знаешь всю жизнь, особенно когда ваши пути постоянно пересекаются… Я не знаю, зачем рассказываю вам всё это. Я, должно быть, уже надоела вам?
– Нисколько. Вы…
– Мне нужно было поговорить с кем-то, кто бескорыстен и полон сочувствия. С вами легко говорить. Что, все журналисты такие?
– Мы хорошие слушатели.
– Я чувствую себя сейчас намного лучше. Спасибо вам.
Зоя откинулась на спинку стула и замолчала. В её лице появилась нежность.
Квиллер пригладил усы кончиком трубки и почувствовал, что его губы складываются в улыбку.
– Я рад, что смог…
– Вы, наверное, ищете материал для вашей колонки в газете? – Сияющее выражение лица Зои как-то не считалось с этим вопросом.
– Конечно, я всегда…
– Я хотела бы рассказать вам о Нино. – Она произнесла имя с ударением на «О».
– Кто этот Нино? – спросил Квиллер, скрывая лёгкое разочарование за оживленным тоном.
– Он создатель Предметов. Некоторые называют его джанк-скульптором[4] . Он создает полные глубокого содержания конструкции из хлама и называет их Предметами.
– Я видел их в галерее. Один из них был куском канализационной трубы, проколотой велосипедными спицами.
Она тепло улыбнулась:
– Это Предмет номер семнадцать. Разве он не красноречив? Он жизнеутверждающий, но в то же время отвергает псевдомир вокруг нас. Разве вы не были захвачены его бунтарским духом?
– Сказать по правде… нет, – ответил Квиллер с раздражением. – Он выглядел как кусок канализационной трубы с несколькими велосипедными спицами.
Зоя бросила на него ласковый взгляд, в котором упрек смешивался с жалостью:
– Ваш глаз ещё не настроен на восприятие современного искусства. Но со временем вы научитесь ценить его.
Квиллер сердито скосил глаза на свои усы. Зоя с энтузиазмом продолжала:
– Нино мой протеже, можно сказать, моё открытие. В нашем городе много талантливых художников, но я могу с уверенностью сказать, что Нино – больше чем талант. Он гений. Вам следует посетить его мастерскую. – Она резко подалась вперед. – Вы хотели бы встретиться с Нино? Я уверена, получился бы прекрасный материал для газеты.
– А как его полное имя?
– Девять-о-Два-Четыре-Шесгь-Восемь-Три, – сказала она. – Или, может, Пять. Никогда не могу вспомнить последнюю цифру. Мы называем его просто: – Нино.
– Вы имеете в виду, что у него номер вместо имени?
– Нино нестандартен, – объяснила она. – Он никогда не подстраивается под условности общества.
– Он носит бороду, конечно!
– Да. Откуда вы знаете? Он даже говорит на своем собственном языке, но зачем ждать обычных поступков от гения? Использование номера вместо имени – часть его протеста, Я думаю, только его мать и люди из тайной полиции знают его настоящее имя.
Квиллер посмотрел на неё:
– И где этот чудак живёт?
– Он живёт и работает в гараже за литейным цехом. Его мастерская, возможно, шокирует вас.
– Я не думаю, что меня так уж легко шокировать.
– Надеюсь, вас удивит его коллекция найденных вещей.
– Хлам?
– Не только хлам. У него есть несколько очень красивых вещей. Бог знает откуда он их берет. Но главным образом это хлам, прекрасный хлам. Нино обладает талантом находить среди уличного хлама превосходные вещи. И если вы встретитесь с ним, попытайтесь понять природу его художественного восприятия. Он видит красоту там, где другие видят только мусор и отбросы.
Квиллер с восхищением смотрел на Зою, поражаясь её спокойному воодушевлению и уверенной манере держаться. Он не понимал, о чём она говорит, но наслаждался звуками её голоса.
– Я думаю, вам понравится Нино, – сказала она. – Он стихийный и настоящий – и несчастный в некотором роде. Но может быть, и вы, и я – тоже несчастные люди, живущие согласно заранее предначертанному плану. Это похоже на следование шагам танца, созданного мастером-диктатором. Танец жизни должен создаваться последовательно, от момента к моменту, с уникальным и спонтанным отношением к каждому мгновению.
Квиллер оторвал восхищенный взгляд от Зои и спросил:
– Могу я задать вам личный вопрос? Зачем вы рисуете такие непонятные вещи, когда можете писать портреты реальных людей в реалистической манере? Зоя снова ласково посмотрела на него:
– Вы так наивны, мистер Квиллер, но честны. И это хорошо. Реальные вещи можно запечатлеть фотоаппаратом. Я творю в духе своего времени. У нас нет ответов на все вопросы, и мы знаем это. Иногда меня саму удивляют мои творения, но они есть мой художественный ответ на жизнь, какой я вижу её сегодня. Настоящее искусство всегда есть выражение своего времени.
– Я знаю.
Ему хотелось, чтобы Зоя его убедила, но он не был уверен, что у неё это получится.
– Когда-нибудь мы должны обсудить эту тему более подробно. – Выражение её лица поразило Квиллера.
– Я буду счастлив, – ответил он мягко. Возникла неловкая пауза. Квиллер нарушил её, предложив Зое сигарету.
– Я бросила курить, – напомнила она.
– Печенье? Это шоколадное печенье.
– Нет, спасибо, – отказалась она.
Он указал на картину Моне, висевшую над камином:
– Что вы думаете об этом? Она была здесь, когда я вселился.
– Если бы это была хорошая картина, Маунтклеменс не сдал бы её в аренду вместе с квартирой, – сказала она резко, и быстрая смена её настроения удивила Квиллера.
– Но у неё прекрасная рамка, – возразил он. – А кто делает рамы в галерее Ламбретов?
– Почему вас это интересует?
– Просто любопытно. Люди отмечали их прекрасную отделку. – Это была ложь, но Квиллер хотел получить ответ на свой вопрос.
– Ну… Я могу рассказать вам и об этом. Их делал Эрл. Он делал все рамы сам, хотя и не хотел, чтобы об этом знали. Это разрушило бы его имидж.
У него было так много работы: он делал рамы, вёл бухгалтерские книги, занимался галереей…
– Да. Последний раз, когда я видела его живым, он жаловался на то, что перегружен работой.
– Почему он не нанял помощника?
Зоя пожала плечами.
Это был весьма неопределённый ответ, но Квиллер принял его.
– Вы вспомнили что-нибудь, что может помочь следствию? Может, что-нибудь из того, что ваш муж говорил, когда вы были в галерее в половине шестого?
– Он не сказал ничего важного. Он показал мне несколько гравюр, которые только что прибыли, и я сказала ему… – Она внезапно запнулась. – Да, был телефонный звонок.
– Что в нём было необычного?
– Я особенно не прислушивалась, но то, что Эрл говорил, не имеет особого значения, во всяком случае, сейчас мне так кажется. Он говорил что-то о большой машине.
– У вашего мужа был автомобиль?
– У каждого торгового агента должен быть автомобиль. Я их терпеть не могу.
– Что он говорил об этом автомобиле?
– Я не обратила особенного внимания на этот звонок, но слышала, как он говорил, что нужно положить картины в этот автомобиль для отправки, Эрл говорил, что автомобиль стоит в аллее, он повторил эту фразу несколько раз. Вот почему я об этом вспомнила… Я не обратила тогда на это внимания, но сейчас это кажется мне странным.
– Почему это кажется вам странным?
– Наш автомобиль был в мастерской. Его должны были отремонтировать. И он по-прежнему там. Я не забирала его. Эрл оставил его возле гаража в то утро. И тем не менее он настаивал по телефону, что автомобиль стоит в аллее, словно человек на другом конце провода спорил с ним.
– Вы знаете, с кем он разговаривал? – спросил Квиллер.
– Нет. Но создавалось впечатление, что звонили издалека. Знаете, люди обычно кричат, когда между ними большое расстояние. Даже когда хорошая связь, они думают, что должны повышать голос.
– Возможно, ваш муж лгал в интересах своего бизнеса.
– Не знаю.
– Или, возможно, он имел в виду другую машину.
– Нет, право, не знаю.
– Вы не видели припаркованную в аллее машину?
– Нет. Я вошла через парадный вход и через него же вышла. И когда я вернулась в семь часов, никакой машины там не было. Вы думаете, этот телефонный звонок имеет какое-то отношение к случившемуся?
– Не мешало бы рассказать об этом полиции. Попытайтесь вспомнить все подробности.
Зоя задумалась.
– Кстати, – сказал Квиллер, – у Маунтклеменса есть машина?
– Нет, – пробормотала Зоя.
Квиллер выбил трубку, громко постучав ею о пепельницу, и набил снова.
Словно в ответ на этот стук, раздался продолжительный, отчаянный вопль за дверью.
– Это Коко – сказал Квиллер, – он возражает против того, что оставлен в одиночестве. Вы не будете против, если он войдет?
– О, я обожаю Као Ко Куна! Квиллер открыл дверь, и кот, как обычно, внимательно осмотревшись, вошёл, грациозно покачивая хвостом из стороны в сторону.
Видимо, кот спал и ещё не размял свои мускулы. Он изогнул спину упругой дугой, после чего вытянул вперед передние лапы, потянувшись всем телом назад, и закончил разминку потягиванием всего тела вперед, вытянув задние лапы.
– Он разминается, как танцор, – заметила Зоя.
– Хотите посмотреть, как он танцует? – спросил Квиллер.
Он скрутил кусок газеты и привязал его к веревке. Коко в ожидании сделал несколько мелких шагов влево, потом вправо.
Когда игрушка начала раскачиваться, он сделал стойку на задних лапах. Кот был грациозен и ритмичен, танцуя на кончиках лап, подпрыгивая, выполняя непостижимые акробатические фигуры в воздухе, легко приземляясь и снова подпрыгивая ещё выше.
– Я никогда не видела, чтобы он исполнял что-нибудь подобное. Он так высоко прыгает. Он настоящий Нижинский! – восхитилась Зоя.
– Маунтклеменс придаёт большое значение интеллектуальному развитию, – сказал Квиллер. – И Коко провёл очень много времени на книжных полках. Я надеюсь расширить круг его интересов. Ему нужно больше заниматься физическими упражнениями.
– Я хотела бы сделать несколько набросков. – Она начала что-то искать в своей сумке. – Коко выглядит великолепно, как балетный танцовщик.
Балетный танцовщик… Балетный танцовщик… Эти слова напомнили Квиллеру о картине, которую он видел: загроможденный вещами офис и картина на стене. Во второй раз, когда он заглядывал в этот офис через плечо полицейского, на полу лежало тело. А где была картина? Квиллер вспомнил, что картины с балериной не было.
Он сказал Зое:
– В галерее была картина с балериной.
– Знаменитая картина Гиротто, которой владел Эрл, – ответила она, делая набросок на бумаге. – Это только половина оригинального холста. Это была его самая заветная мечта – найти вторую половину. Он думал, что это сделает его богатым.
Квиллер заинтересовался:
– Насколько богатым?
– Если две половины объединить и реставрировать, картина, вероятно, будет стоить сто пятьдесят тысяч долларов.
Квиллер удивлённо присвистнул.
– На другой половине картины изображена обезьяна, – продолжала Зоя. – Гиротто рисовал балерин и обезьян во время своего знаменитого периода сомнений, но только однажды он нарисовал и обезьяну, и балерину на одном и том же холсте. Это уникальное полотно, шедевр, мечта коллекционера. После войны полотно было переправлено морем в Нью-Йорк и повреждено при перевозке – разорвано посредине. Картина была написана таким образом, что продавец смог вставить в рамки обе части и продать их по отдельности. Эрл купил половину с балериной и надеялся найти вторую половину с обезьяной.
– Как вы думаете, владелец половины с обезьяной также пытается найти половину с балериной? – спросил Квиллер.
– Возможно. Эрл владел более ценной половиной, на ней есть подпись художника. – Пока она говорила, её карандаш скользил по бумаге, а взгляд метался между листом и танцующим котом.
– Много людей знало о Гиротто?
– О, это была жанровая картинка. Некоторые люди хотели купить балерину, чтобы потом перепродать её. Эрл мог бы продать её и неплохо на ней заработать, но он на это не пошёл, мечтая о ста пятидесяти тысячах долларов. Его никогда не покидала надежда найти обезьяну.
Квиллер осторожно спросил:
– Вы видели балерину в ту ночь, когда было совершено преступление?
Зоя отложила карандаш и бумагу.
– Боюсь, я не много видела в ту ночь.
– Я был там, – сказал Квиллер, – и абсолютно уверен, что картины на стене не было.
– Не было?!
– Она висела над столом в мой предыдущий визит, и, я помню, в ночь, когда там была полиция, стена была пустой.
– Что же мне делать?
– Лучше всего рассказать полиции. Очень похоже на то, что картина украдена. Расскажите им также о телефонном звонке. Когда вы приедете домой, позвоните в отдел по расследованию убийств. Вы помните имена детективов? Хеймс и Войцек.
Зоя в ужасе закрыла лицо руками:
– Честно сказать, я совсем забыла об этом Гиротто.
