Он был голубоглазым, мордатым, надменным, больше всего ему нравилось куриное филе. Так считали его хозяева, но на самом деле матерый сиамский кот по имени Чесс предпочитал мышей.

Чесс мог часами сидеть у норки, дожидаясь, пока не покажется маленький черный нос, а затем и вся она - трепетная, пугливая, теплая, вкусная... Но откуда взяться мышам в дорогом доме, расположенном в престижном парижском квартале? Лето они проводили в замке около Дьепа - там мыши были, но прислуга злоупотребляла мышеловками. И кот, снисходя к человеческой глупости, ел курицу. Хозяева и не подозревали, какое он им делает одолжение, - милые наивные люди!

15 декабря 1935 года Чесс сидел на коленях у немолодой дамы в черном платье и посматривал на сцену амстердамского зала «Бельвью». Там стояли стол и два кресла, в одном из них за шахматной доской сидел его хозяин. Впрочем, Чесс и не догадывался о том, что у него есть хозяин: по его мнению, плотный широкоплечий мужчина был таким же котом, как и он сам, только немного странным.

Время от времени он вскакивал с кресла и начинал кружить вокруг стола и того, кто сидел напротив. Чесс моргал и думал: «Сейчас он его съест». Иногда человек сбегал со сцены, подходил к коту и чесал его за ухом. Чесс жмурился, вокруг вспыхивали блицы фотокамер: журналисты спешили снять чемпиона мира с его талисманом - знаменитым «шахматным котом». Заканчивался чемпионат мира по шахматам. Александр Алехин, ранее уже два раза завоевавший шахматную корону, проигрывал решающую, тридцатую партию. Но коту казалось, что все идет отлично - так было, так есть и так будет всегда, потому что иначе и быть не может.

В конце концов чемпион мира сдался. Александр Алехин встал и воскликнул: «Да здравствует чемпион мира доктор Эйве, да здравствует шахматная Голландия!» Журналисты тут же записали в блокноты, что на эту партию он не случайно пришел во фраке: бывший дипломат обставил свое поражение по всем правилам протокола. Другим показалось, что экс-чемпион мира был пьян.

Так закончился один из самых скверных дней в жизни Александра Алехина. Зато Чесс в тот вечер уснул счастливым: под гостиничным шкафом пряталась мышь, кот ее поймал и съел.

Чесс был немолодым котом. Двенадцать лет назад он, еще совсем маленький, глупый котенок, сидел в клетке за прилавком зоомагазина. Продавец открыл дверку, поставил его на прилавок и сказал:

- Не правда ли, хорош? Это чистопородный сиамец, настоящий аристократ. Посмотрите, мадам, у него такие же голубые глаза, как у месье.

Миловидная дама расхохоталась: «Как, он тоже аристократ? Это ужасно. Я вышла замуж за дворянина, и теперь во второй раз предаю интересы своего класса - у меня будет аристократическая кошка...» Голубоглазый мужчина ответил: «Значит, такова твоя судьба».

И котенок переехал в их квартиру. Это была очень маленькая, тесная квартирка в бедном районе. Но жилось ему там хорошо: в старом доме водились мыши.

Участь сиамского котенка решило то, что в доме, где вырос его хозяин, кошек было много и к ним относились с почтением.

...В конце XIX века землевладельцы Алехины породнились с мануфактурщиками Прохоровыми. У Алехиных были имения в нескольких губерниях и потомственное дворянство, а у Прохоровых - одна из самых больших текстильных фабрик Российской империи и миллионы в банке. То, что предки господ Алехиных три поколения назад ходили за плугом, значения не имело: Александр Иванович Алехин и Анисья Ивановна Прохорова вступили в брак по сватовству, соединили состояния и прожили свой век в любви и согласии. В 1892 году у них родился сын Александр.

В их московской квартире в Никольском переулке по всем десяти комнатам важно разгуливала сибирская кошка, а в огромном особняке Прохоровых в Большом Трехгорном переулке коты были на положении священных животных: бабушка Анна Александровна в них души не чаяла.

Котенок Чесс забирался хозяину на колени, тот чесал ему за ухом, прикрывал глаза, задремывал - и снова оказывался в Москве.

...Новенькие шахматы пахнут деревом и лаком - это подарок бабушки.

...Огромный бревенчатый дом с островерхими башенками и смотровой вышкой посередине кажется средневековым замком - мальчик Саша на даче Прохоровых в Покровском-Глебове.

Отец треплет его по плечу: «Да оставь же, оставь шахматы, пора в постель!»

А потом пришла беда: жар и лихорадка, забытье. Сквозь шум он слышал: «Это менингит. Мальчик целыми днями сидел за шахматами и перетрудил мозг....»

Александр Алехин просыпался и сбрасывал на пол обвившегося вокруг шеи кота - сон кончился, он снова был в Париже. Через полчаса все повторялось. Кот вносил в его жизнь тепло, а Чессу Александр Алехин временами казался кошачьим богом - разве обычный кот может несколько раз в день неведомо откуда доставать курицу и молоко? И главное, он никогда не отдал бы их Чессу. Кот не был одинок: многие из знакомых Алехина считали его суперменом и относились к нему с суеверным почтением.

Это началось очень давно: еще в России, в гимназии. Как иначе относиться к мальчику, принципиально не готовившему уроки, но отвечавшему на пятерки? Гимназист Алехин наскоро просматривал учебники во время перемен, а потом пересказывал их слово в слово, делая паузы там, где стояли запятые. Во время уроков мальчик играл в шахматы с соседом по парте или по памяти - для партий, которые он вел по переписке. Время от времени молодой человек вскакивал с места и, слегка пригладив вихры, восклицал:

- Черные делают ход - и выигрывают!..

Или что-то в этом роде.

Учителя только посмеивались: Александр Алехин, в шестнадцать лет победивший в Московском турнире победителей и получивший звание шахматного маэстро, был одной из достопримечательностей славившейся своим либерализмом частной гимназии Поливанова. Он был худ, строен, близорук, очень нервен, ходил чуть расхлябанной походкой, но, кроме памяти и воли, ничего необычного в нем не было. Домашние шептались - не менингит ли был причиной этой феноменальной памяти? Как все обернется в будущем? А он играл с первокатегорниками и маэстро и с каждым месяцем становился сильнее. Александр Алехин был шахматным композитором, «игра королей» доставляла ему огромное наслаждение - с удовольствием от игры в шахматы не мог сравниться даже яблочный пирог.

Окружающий его мир был надежен, как выстроенный на века прохоровский особняк: их семья жила дружно, Прохоровы богатели - делом железной рукой правила полуграмотная, но мудрая бабушка, отца избрали предводителем дворянства, потом он стал депутатом Думы. Жизнь самого Александра складывалась так, как полагалось в семье Алехиных: отличные отметки в гимназическом аттестате, первый курс юридического факультета Московского университета, переход в Санкт-Петербургское училище правоведения. Это было самое престижное гражданское учебное заведение Российской империи, питомник членов Государственного совета, губернаторов, сенаторов и директоров департаментов.

У правоведов были давние традиции: они держали собственный выезд, зимой носили шинели на бобровой подкладке. Их принимали в лучших домах. На последних курсах правоведы для усовершенствования произношения брали на содержание француженку-певичку. Александр Алехин не тратил на это времени: он играл в шахматы, знатоки пророчили ему корону чемпиона мира. Он окончил училище, был причислен к Министерству иностранных дел и отправился на престижнейший турнир в немецкий город Мангейм. Турнир Алехин почти что выигрывал, но тут началась Первая мировая война, и он был вместе с другими русскими участниками интернирован в лагерь, к счастью, ненадолго.

...До и сразу после еды Александр Алехин казался Чессу богом, в остальное время кот смотрел на него несколько свысока: с его точки зрения, тот жил неправильно - не играл с бумажкой и совсем не ловил мышей. И все же кот прощал ему все недостатки: Чесс души не чаял в хозяине, а тот любил кота - серый голубоглазый сиамец напоминал о времени, когда жизнь была устроенной, будущее казалось обеспеченным, счастье - достижимым, шахматы были не приносившей кусок хлеба работой, а высоким увлечением. Эта жизнь быстро закончилась: из Германии его, как не подлежащего призыву, отпустили домой; он не узнал России - на улицах было полно людей в военной форме, на вокзале разгружались поезда с ранеными. Прохоровы отдали свой особняк под военный госпиталь. Но жизнь его семьи не изменилась: фабрика работала, они богатели, по дому важно разгуливали толстые кошки. А потом события стали развиваться все быстрее и быстрее, словно на мигавшем экране синематографа: демонстрации, выстрелы, баррикады, разбегающиеся люди и, наконец, темный провал, как будто черно-белая лента его жизни вдруг оборвалась.

Так он видел тот период в своих парижских снах, так же было и в его прошлой жизни: с каждым днем все пустевшие прилавки, звереющая уличная толпа, ощущение, что его страна становится чужой. Алехина признали негодным для строевой службы, но он отправился добровольцем на фронт с санитарным поездом. Разрывы снарядов, липкая грязь, окровавленные солдаты, которых надо дотащить до своих окопов - он вынес с поля боя нескольких раненых и был награжден двумя Георгиевскими крестами и орденом Святого Станислава. Затем он был дважды контужен. Из госпиталя Алехин вышел перед Февральской революцией и еще не успел толком освоиться в ставшей совсем иной стране, как случился октябрьский переворот.

...Набитый озлобленными расхристанными фронтовиками и жмущимися по углам переполненных купе буржуями, поезд медленно полз из Петрограда на сытый юг: так юноша выбрался из голодавшего города. В Одессе гроссмейстер Алехин зарабатывал на жизнь, играя в шахматы в кафе Робина - партия стоила десять рублей, он давал коня вперед, победитель получал все. Затем в город вошли красные, и через несколько дней его арестовали прямо в кафе.

К их столику подошел человек в кожанке, дотронулся до его плеча и сказал, что он из ЧК и что гражданину Алехину необходимо пройти вместе с ним. Посетители кафе замерли, его партнер остолбенел от ужаса, а он улыбнулся чекисту и попросил разрешения доиграть партию. Выиграв, взял свои деньги и отправился в тюрьму. На улице пригревало солнце, перекрикивались ломовые извозчики, весенний ветерок срывал со стен декреты новой власти, грозившие смертью всем, кто не с большевиками.

Одесские чекисты расстреливали по семьдесят человек в день и наверняка прикончили бы и его: на столе у следователя лежал донос, а там было сказано, что в здании бывшего офицерского собрания агент белой разведки передал Александру Алехину сто тысяч рублей. Он никогда не видел ни белого разведчика, ни денег, но приговор был подписан. Вечером его ждала стенка в подвале ЧК, но за несколько часов до расстрела к одесскому вокзалу подошел поезд Троцкого. Заключенному Алехину повезло: кто-то сообщил Троцкому, что в ЧК сегодня должны расстрелять одного из лучших шахматистов мира.

Это была самая странная и жуткая из его партий. Конвоир велел ему выйти из камеры - без вещей, отвел на второй этаж, открыл дверь в кабинет. Прыщавого мальчишки-следователя не было, за его столом сидел невысокий остролицый человечек: глаза-буравчики за стеклами блестящего пенсне, кокетливая эспаньолка... Перед ним лежала шахматная доска с расставленными фигурами. Заключенный выиграл три партии подряд, и его партнер отодвинул доску, мило улыбнулся, велел выписать гражданину Алехину пропуск, спросил, не надо ли довезти его домой. На проходной ЧК лежала кипа свежих газет, с первой полосы врагам революции грозил наркомвоенмордел Троцкий - Алехин узнал своего партнера. Охранявшие ворота матросы решили, что недострелянный буржуй хохочет, сбрендив от радости, а Алехин рассмеялся, вспомнив вечное присловье педанта-учителя из гимназии Поливанова:

- Шахматы - бесполезное дело, Алехин, займитесь чем-нибудь серьезным!

Нет, они очень полезны, господин учитель словесности. Благодаря шахматам ваш ученик остался жив.

Революция бросала его из одного конца страны в другой. Бывший чиновник министерства иностранных дел служил в одесском губернском исполкоме, болел сыпным тифом в Харькове, там же его разыскала телеграмма: брат писал, что их мать скончалась. Он пытался приобрести профессию и поступил в 1-ю государственную школу кинематографии. Профессора говорили, что из него может выйти хороший актер, но занятия продолжались недолго: прожить на стипендию было нельзя, и студенты мало-помалу разбрелись, за ними исчезли учителя. За него похлопотал старый знакомый, давний партнер, перворазрядник, служивший в Красной армии. Так Александр Алехин стал дежурным следователем Центрального следственно-розыскного управления Главного управления милиции.

Его вновь выручили шахматы, феноменальная, развитая тысячами сыгранных партий память. Он стал чем-то вроде необыкновенной, не существующей в природе вычислительной машины, хранившей множество имен, лиц, прозвищ, примет, деталей одежды, историй преступлений. В Центророзыске о нем рассказывали легенды. Да и как не возникнуть легендам, если истории, случавшиеся со следователем Алехиным на службе, сильно смахивали на истории похождений легендарного сыщика Ната Пинкертона?

Дежурный разговаривает с задержанным, тот называется Бодровым. В комнату входит Алехин:

- Как, вы сказали, вас зовут?

- Иван Тихонович Бодров. А что?

- Вы не Бодров, а Орлов! И зовут вас не Иван Тихонович, а Иван Тимофеевич.

- На пушку берете, гражданин начальник.

- Два года назад в военкомате, где я вас встретил, вы назвались Иваном Тимофеевичем Орловым. Вы готовились к медицинскому осмотру, на груди у вас был золоченый крестик на тонкой цепочке из белого металла, под ним небольшая родинка...

Дежурный расстегнул на задержанном рубашку - крестик и родинка были на месте. Его отправили в камеру, стали рыться в картотеке - и выяснили, что Бодров-Орлов - известный бандит.

Служа в Центророзыске, Алехин участвовал в шахматных турнирах - играть приходилось в нетопленых комнатах, зато потом участников кормили пирожными из настоящей крупчатки. Призами служили конфискованные у буржуев (может быть, у его же знакомых) серебряные блюда и вазы. У него появился собственный дом - комната в набитой жильцами коммуналке. Там его ждала жена - делопроизводительница Чеквалапа (Чрезвычайной комиссии по производству валенок для армии) Александра Батаева. С ней, женщиной из хорошей семьи (оба ее брата погибли в Белой армии, муж убит на фронте еще в Первую мировую, родители сгинули где-то на юге, под Ростовом), они познакомились в очереди за ржавой селедкой, разговорились, выпили водки у него дома. Встретились снова - и через неделю расписались. С тех пор прошло не так много лет, а он уже и не помнит, была ли между ними любовь. Не помнит даже, какого цвета у нее глаза - серые или голубые. А ведь когда-то они казались ему очень красивыми! В голодном и холодном 1920 году любовь была на последнем месте: вдвоем, казалось, проще выживать. Саше был нужен мужчина, ему - женщина, вот они и съехались... Расстались уже через год, когда появилась женщина, изменившая всю его жизнь. Они развелись, и Александра Лазаревна исчезла, растворилась в нищей, кишевшей полуголодным служивым людом Москве.

Позже, вырвавшись из СССР и прославившись, он часто думал о том, где сейчас Саша, жива ли, счастлива? Кто теперь ее муж - добропорядочный совслужащий, счастливый обладатель партбилета, костюма из полушерстяной ткани и толстого, словно танковая броня, зимнего пальто с барашковым воротником? Помнит ли она того, кто заботился о ней во время великой разрухи? Или до сих пор ненавидит его за то, что он предпочел ей другую?.. Сытую, ухоженную, обласканную властью, уже не очень молодую - и все же сумевшую завоевать сердце ее мужа.

С Аннелизе он познакомился благодаря своей новой работе. Один из его шахматных партнеров, выпускник пажеского корпуса и бывший чиновник министерства иностранных дел, в совершенстве знавший несколько языков, сделал у большевиков карьеру и работал в Коминтерне. Он порекомендовал своему начальству следователя Центророзыска товарища Алехина, и его взяли на работу переводчиком. В одной из иностранных делегаций, приехавших в СССР по коминтерновской линии, была швейцарская социал-демократка Рюгг.

Переводчик был должен всюду сопровождать иностранных гостей: ходить с ними на заводы, в театры, ездить по стране и знакомить с достижениями государства победившего пролетариата. Швейцарские социалисты были не лучше и не хуже других, приезжавших из-за кордона, - такие же чистенькие, доброжелательные и наивные. Всему, что попадалось им на глаза, они радовались как дети. В СССР все стали бедными? Прекрасно, у вас наступило подлинное равенство. В бывших квартирах буржуазии теперь живут по семь-восемь семей? Да это же почти фаланстер, о таком счастье мечтал великий социалист-утопист Сен-Симон!

Аннелизе тоже была такой - восторженной и немного нелепой. Но Господь наградил ее большими серыми глазами, красивым лицом и прекрасной фигурой - на этом фоне трогательными казались даже ее бесконечные похвалы положению женщин в СССР. Фрейлейн Рюгг считалась видным деятелем женского движения и приехала в Россию, чтобы обогатиться передовым опытом. Странно было называть «фрейлейн» сорокадвухлетнюю даму, но Аннелизе ни разу не была замужем.

После обеда, когда другие социалисты разбрелись по своим номерам, они вдвоем засиделись за столиком в гостинице «Люкс», теперь общежитии Коминтерна. Потом Алехин показывал ей разоренную Москву (Аннелизе ахала: «Замечательно! В вашем городе бьется энергия свободы!»), вечером сходили в Художественный театр. Вскоре швейцарская делегация уезжала из России, и влюбленным следовало торопиться: через несколько дней Аннелизе пригласила его в свой номер, поцеловала в губы, и ее добротный швейцарский свитер оказался на журнальном столике. Наутро они завтракали вместе; в зале люксовского ресторана швейцарцы поглядывали в их сторону, улыбаясь и перешептываясь. К ним подсел самый старый из социалистов; он поставил на стол свой омлет, по-отечески пожелал молодым людям доброго утра и сказал, что они на редкость видная пара. Товарищ Рюгг - идеал здоровой и крепкой швейцарской крестьянки, товарищ Алехин красив породистой дворянской красотой. У товарищей могли бы родиться прекрасные дети!

Аннелизе густо покраснела: она мечтала о ребенке. А он пожал ей руку - украдкой, под столом, так, чтобы не увидели бодро жующие социалисты. Его женой Аннелизе согласилась стать позже, но все решилось в то утро: нежное рукопожатие, взгляд глаза в глаза - и товарищ Рюгг поняла, что она наконец нашла мужчину своей жизни. 15 марта 1921 года она стала Алехиной.

А в мае он пришел в Большой Трехгорный переулок к бывшему особняку Прохоровых. Теперь там обреталась какая-то советская контора: перед фасадом дома пыхтел грузовой автомобиль, возле обшарпанного подъезда суетились рабочие - заносили в здание несгораемый шкаф. В кармане лежала бумага из наркомата иностранных дел: замнаркома Карахан не видел препятствий к проезду гражданина Алехина в Латвию. Он уезжал из России вместе с женой и прощался с родными местами. Еще один, последний взгляд на двухэтажный особняк - надо запомнить его как следует, на всю жизнь. Бабушки больше нет, нет и родителей, двоюродные братья - молодые офицеры Прохоровы - ушли за границу с Белой армией... И тут он увидел, что не все прежние обитатели покинули дом. На огромном, почти дворцовом крыльце появился старый друг - сиамский кот покойницы-бабушки, серый, голубоглазый и тощий. Они узнали друг друга, кот кинулся к нему с пронзительным мявом, начал тереться о ноги, терзать когтями штанины.

Здесь он попрощался с Россией, и встреча со старым котом царапала душу сильнее, чем воспетое в плохих книгах расставание с отеческими долинами и родными березками. От этой сцены у него осталось острое ощущение собственного предательства, словно оставленный на произвол судьбы друг просил помощи, а он его бросил. Но взять с собой старого больного кота он не мог. Алехин не знал, куда едет; эмигранту не с руки таскать за собой по Европе кошку.

Через полгода в Париже они с женой случайно зашли в зоомагазин. В клетке жалобно пищал сиамский котенок, вылитый портрет бабушкиного сиамца в его кошачьей молодости. Котенок был куплен и стал талисманом: жены приходили и уходили, менялись дома - Чесс оставался. Кот казался хозяину воплощением удачи.

А Чесс совершенно точно знал, что опекающему его огромному суперкоту без него не обойтись. Ему катастрофически не хватало здравого смысла: нормальный кот никогда не завел бы таких жен.

Первая была еще ничего. Она давала ему сырую печенку и завела смешного маленького детеныша. Но Чесс видел их все реже и реже, а потом они исчезли совсем. В доме появилось другое - шумное, пахнущее какой-то гадостью, шуршащее юбками, длинноволосое - существо. (Кот терпеть не мог цветочные духи и цеплял когтями широкие подолы.) Жизнь хозяина он трактовал на свой, кошачий лад, ему было не понять, что с Аннелизе тот расстался из-за того, что личное счастье для нее было менее важным, чем светлое будущее человечества.

Все было как в модных в двадцатые годы романах об идеалистке жене и поглощенном работой муже. Но в его случае дело обстояло еще хуже: для того чтобы стать шахматным чемпионом, шахматами надо жить. Шахматный маэстро весь год разъезжает по соревнованиям, дома он бывает редко, следовательно, желательно, чтобы жена путешествовала вместе с ним. Шахматные поединки длятся неделями, это чудовищная нагрузка. Во время соревнований шахматисту мирового уровня нужны забота и поддержка. Дома он живет от силы полгода, но даже в эти месяцы домашним перепадает немного его внимания. Большую часть дня шахматист проводит за письменным столом, за обедом и ужином он обдумывает новые партии Ласкера и Капабланки, перед сном записывает свои. Спать ложится в три часа ночи, встает в двенадцать дня. Для того чтобы с ним жить, нужно много любви и терпения.

Иначе было нельзя: теперь шахматы стали для Алехина не только страстью, но и бизнесом - на призовые деньги он жил и кормил ребенка. Аннелизе это не волновало.

Она распространяла прокламации в Бельгии, организовывала женские коммуны в Испании, отправилась в США, прихватив с собой их сына, - а через несколько месяцев ее выслали из Америки как пацифистку. В 1925 году они развелись, и Аннелизе забрала с собой ребенка. Она умерла в 1934-м и оставила мальчика опекунам. Сын редко приезжал к отцу из Швейцарии - такова была воля покойной.

С дамой, ставшей его третьей женой, Алехин познакомился в гостях. Новый год, Париж, чудесная русская семья - елка, подарки, милые, знакомые еще по Москве и Петербургу лица. На столе дымился молочный поросенок и расстегаи, за ужином говорили о последней книге Бунина и новостях из Совдепии - большевикам тогда давали от силы год, затем должна была вернуться прежняя жизнь. Напротив него сидела полная женщина, красивая спокойной, уже отцветающей русской красотой. Даму звали Надежда Семеновна Васильева, она была вдовой генерала. Ее мужа красные убили под Екатеринодаром. Когда-то он тоже учился в частной гимназии Поливанова.

Так начался их роман, напоминавший все парижские эмигрантские романы сразу. Были походы в синематограф: на черно-белом экране семенил и метал кремовые торты Чарли Чаплин, ужины в «лучшем русском ресторане Парижа» - тамошние битки по-казацки и впрямь были хороши. И трогательные, церемонные провожания, когда он целовал даме ручку в парадном и просил не забывать его, а краснолицый усатый шофер такси доверчиво ждал за рулем...

Однажды, когда он совсем было собрался произнести ритуальную фразу, Надежда Васильевна обняла его и сказала: «Милый, сколько можно, ведь мы не дети...» В тот вечер таксист уехал от ее дома без пассажира, а вскоре Надя переселилась к нем у . Так началась новая жизнь - правильная, обустроенная, с замечательными домашними обедами и давно забытым, так напоминавшим о детстве семейным теплом. А рухнуло все по его вине - Алехин, словно мальчишка, влюбился в умную и волевую женщину на десять лет старше себя.

Кот Чесс вспоминал это как страшный сон. В доме начался беспорядок, длинноволосое существо в длинных юбках рыдало и ругалось, его друг и кормилец ходил мрачнее тучи. Это продолжалось несколько месяцев, затем прежняя подруга хозяина исчезла. Появилась новая - темноволосая и подтянутая, любительница чистоты в комнатах, белых блузок и костюмов в шотландскую клетку. У нее был жесткий характер, и кот сдал давно завоеванные позиции: Чесс больше не гулял по обеденному столу, а по ночам не сторожил хозяйский сон, лежа на подушке рядом с головой спящего Алехина. Он подчинился, но ему многое не нравилось.

Главной в доме стала особа в клетку. «Клетчатая» решала, что они будут есть, где отдыхать, когда коту надобно стричь когти. Чесс затосковал. По вечерам он забирался на плечи хозяину и висел на его шее как меховой воротник. Ему казалось, что другу тоже нехорошо: временами от него пахло страшной гадостью, и тогда он был не похож на себя. Кот не понимал, что Александр Алехин начал пить, а в шахматном мире это стало притчей во языцех.

Четвертой женой его хозяина была Грейс Висхар, состоятельная американка, вдова губернатора Марокко, оставившего ей чайную плантацию на Цейлоне, к тому же недурная шахматистка. Грейс была амбициозной женщиной, а Алехин - звездой. Она вышла замуж за чемпиона мира по шахматам, разгромившего легендарного Капабланку и отстоявшего свой титул в матче со знаменитым гроссмейстером Боголюбовым, героя множества статей, интервью и даже карикатур - Алехина изображали первой скрипкой в международном оркестре шахматистов-виртуозов. В детстве, в унылом американском городе Пасадена, Грейс читала о дочерях миллионеров, выходивших замуж за английских лордов. Она их переплюнула - ей достался король. И не беда, что он был шахматным.

Знакомые говорили, что Алехин увлекся ею потому, что его всегда привлекали сильные женщины. Друзья сочувствовали ему: Грейс не захотела, чтобы с ними жил его сын. Она любила выпить, в конце концов они стали пить вместе. Чемпион был не одушевленной вычислительной машиной, а гениальным импровизатором, спиртным он лишь подхлестывал свою фантазию. Так было прежде, теперь же коньяк помогал ему успокоиться: Грейс подчинила своего короля, потакая его слабостям и тщеславию, но счастлив он не был, и ему часто хотелось забыться. Проигрывая Эйве, Алехин пил перед последними играми - позднее об этом сказал сам претендент, отобравший-таки у него корону.

Спустя два года кот снова сидел в набитом публикой зале и, полуприкрыв веки, наблюдал за тем, как хозяин подавляет и пугает доктора Эйве. Чесс знал толк в таких делах: он одним взглядом вводил в ступор соперника - сунувшегося на чужую территорию наглого кота. Глядя, как его друг хищно наклоняется над доской, как бледнеет и вытирает носовым платком потный лоб его соперник, кот понимал: дело сделано, победа за ними. Так и вышло: после своего поражения Эйве написал в статье, названной им «Некролог»: «Алехин играл изумительно, и я не стыжусь того, что побежден таким соперником».

Помолодевший, бросивший пить, выглядевший много моложе своих лет чемпион мира и сияющая Грейс в клетчатом костюме и снежно-белой блузке отправились в лучший ресторан города, кота они несли в большом кожаном саквояже. Каждый из троицы считал, что это лучший день его жизни.

...Чесс скончался в 1941 году. Франция проиграла войну, Алехин, надевший было мундир лейтенанта французской армии и определившийся на службу в военную разведку, снова ходил в штатском и был необыкновенно мрачен. Он мог остаться в Португалии, где проходил международный турнир, но вернулся во Францию из-за жены - та боялась, что немцы разорят ее замок. Кот об этом не знал, но чувствовал неладное: он умирал от старости, и ему было страшно за друга.

Друг так простодушен - его проведет любой. Жена не может быть ему опорой, в трудную минуту она думает только о себе. Как быть, на кого его оставить, ведь теперь он пропадет...

Это было его последней мыслью - кот вытянулся на коврике перед камином, мяукнул, вздрогнул всем телом и закрыл глаза. Чесса похоронили на кладбище для домашних животных, и он не увидел того, что произошло с Александром Алехиным.

Алехин играл в турнирах в оккупированной немцами Европе, газета «Паризер цайтунг» публиковала за его подписью статьи, которых он не писал и даже не читал. Его жена-американка стала, можно сказать, заложницей - ее не трогали, и это гарантировало лояльность мужа. В 1943 году гестапо выпустило его в Испанию, но жена визы не получила. После того как Третий рейх рухнул, Алехину припомнили его статьи. Он доказывал, что не писал их, но многие шахматисты все равно объявили ему бойкот. У него не было ни гроша, в португальской гостинице его кормили в долг: друзья написали Грейс о том, каково приходится ее мужу, но она не прислала ни сантима. В марте 1946 года чемпион мира получил вызов на матч от чемпиона СССР Ботвинника. Были оговорены сроки, но 24 марта Алехина нашли мертвым в гостиничном номере.

Позже стали говорить о том, что его отравили. И нашли его, якобы, не в гостинице, а на улице, и официант, подсыпавший яд в еду, перед смертью раскаялся и все рассказал. По его словам, он сделал это по приказу двух людей, говоривших по-португальски с сильным акцентом. Бог весть, так ли это на самом деле и кто стоял за убийством, если оно и впрямь имело место. У матча Ботвинника с Алехиным имелись сильные противники и в ЦК, и, что важнее, в НКВД. У Алехина были недоброжелатели среди шахматистов-соперников... Но все это лишь догадки.

Через десять лет тело Александра Алехина перевезли в Париж, на кладбище Монпарнас был открыт мраморный памятник с надписью «Гению шахмат Франции и России». Узнав об этом, Чесс, наверное, подумал бы, что это так похоже на людей. Живых они не щадят, зато мертвым оказывают почести.