– Я нахожу эту квартиру очень комфортабельной. Владелец моего дома со вкусом подобрал обстановку. Откуда вы узнали, что я здесь живу?

   – О… об этом знают в художественных кругах.

   – Очевидно, вы бывали в этом доме раньше?

   – Маунтклеменс приглашал нас поужинать раз или два.

   – Вы, должно быть, знаете его лучше, чем кто бы то ни было.

   – Мы были очень дружны. Я сделала несколько набросков его кота. Вы известили его о…?

   – Я не смог узнать, где он остановился в Нью-Йорке. Вы знаете, в каком он отеле?

   – Это где-то рядом с Музеем современного искусства, но я не помню названия.

   Она вертела ручку сумочки, лежавшей на коленях. Квиллер принёс с кухни тарелку:
   – Хотите печенья?

   – Нет, спасибо. Мне нужно следить за собой. – Её голос дрогнул.

   Квиллеру передалось её волнение.

   – Итак, что вы хотите мне рассказать? – В этот момент он оценивал фигуру Зои и размышлял, что беспокоиться ей не о чем.

   – Не знаю, как начать.

   – Хотите сигарету?

   – Я бросила курить несколько месяцев назад.

   – Вы не возражаете, если я выкурю трубку?

   – Я не всё рассказала полиции, – неожиданно призналась Зоя.

   Квиллер вопросительно поднял брови.

   – Возможно, это было неправильно, но я не смогла заставить себя ответить на некоторые вопросы.

   – Что это были за вопросы?

   – Они спрашивали, были ли у Эрла враги. Как я могла указать на кого—то пальцем и сказать, что такой-то был его врагом? Что могло произойти, если бы я начала называть людей по всему городу? Знакомые… члены клуба… важные люди. Я думаю, с их стороны было ошибкой задавать такой вопрос, не так ли?

   – Фактически это был необходимый вопрос, – сказал Квиллер доброжелательно, но твердо. – Я собираюсь задать вам тот же самый вопрос. У него было много врагов?

   – Боюсь, что так. Многие люди не любили его… Мистер Квиллер, это правильно, что я так откровенна с вами? Понимаете, я должна кому—то доверять. Я уверена, что вы не из тех подлых репортёров, которые хотят…

   – Такие персонажи бывают только в кино, – заверил он. Весь его вид выражал сочувствие и интерес

   Зоя тяжело вздохнула:
   – В мире искусства очень сильны конкуренция и зависть. Я не знаю почему.

   – Это встречается не только среди художников.

   – Но среди художников эти страсти бушуют намного сильнее. Поверьте мне!

   – Не могли бы вы уточнить?

   – Ну… директора галерей, например. В других галереях города знали, что Эрл переманивает лучших художников.

   – Он действительно так поступал?

   Зоя немного рассердилась:
   – Естественно. Художники хотели, чтобы их картины выставлялись в лучшей галерее. В результате Эрл демонстрировал лучшие работы, и выставки Ламбрета получали лучшие оценки.

   – И зависть, естественно, росла.

    Зоя кивнула.

   – Кроме того, Эрл часто вынужден был отказывать второсортным художникам, и это не прибавляло ему друзей. Многие считали его негодяем. Эгоизм художника – особенный. Люди, подобные Кэлу Галопею и Францу Бахвайтеру или миссис Бахвайтер, если быть более точной, часто обсуждали моего мужа в клубе, и в этом не было ничего хорошего. Вот почему Эрл никогда не ходил в клуб «Кисть и резец».

        – Итак, – сказал Квиллер, – вы упомянули только людей, которые не работали для галереи. Был ли кто-нибудь из числа тех, чьи работы выставляла галерея, кто не ладил с вашим мужем?

         Зоя заколебалась, потом сказала извиняющимся тоном;

         – Его никто по-настоящему не любил. У него была своеобразная манера общения. Немногие люди понимали, что отчуждение – только фасад.

         – Существует вероятность, что преступление было совершено кем-то, кто имел ключ от галереи или кого мистер Ламбрет впустил сам.

         – То же самое говорит и Батчи.