В среду вечером в пресс-клубе Квиллер сказал Арчи:

— У меня есть причина для недовольства.

— Я знаю, в чём дело. Вчера твою фамилию опять изобразили без «в», но мы это исправили во втором выпуске. Впредь я послежу, чтобы ты был Квиллером, а не Киллером.

— Но у меня есть ещё одна претензия. Я, кажется, не подряжался служить ординарцем вашего художественного критика. Но мне представляется, что он думает именно так. Ты знаешь, что он сегодня вечером уезжает?

— Я так и думал, — сказал Арчи. — Материала на последних кассетах вполне достаточно для трёх столбцов.

— Сначала я передал тебе от него эти кассеты. Затем забрал из офиса авиакомпании билет на трехчасовой самолет. И сейчас от меня ждут, что я буду менять песочек его коту.

— Подожди, пока об этом узнает Одд Банзен!

— Не говори ему! Проныра Банзен и так узнает окольными путями об этом достаточно быстро. Предполагается, что дважды в день я буду давать коту поесть, менять ему воду и следить за порядком в его ящике. Ты понимаешь, о каком ящике я говорю?

— Могу догадаться.

— Для меня это в новинку. Я думал, что коты для этих дел всегда бегают во двор.

— В контракте ничего не говорится о том, что репортёры должны обслуживать туалеты, — возмутился Арчи. — Почему ты не отказался?

— Маунтклеменс не дал мне такой возможности. Ну он и бестия! Когда я пришел к нему, он усадил меня на кухне и зачаровал свежим ананасом, жареной цыплячьей печёнкой и яйцами в сметане. Это был нежнейший ананас. Ну что я мог поделать?

— Тебе придётся выбирать между гордостью и обжорством, иного выхода нет. Разве ты не любишь кошек?

— Разумеется, я люблю животных. Однако этот кот в большей мере человек, чем многие из моих знакомых. Он заставляет меня испытывать неприятное чувство, будто он знает больше меня, при этом не говоря, что именно.

Арчи не поверил ему:

— Вокруг нашего дома всё время бродят кошки. Дети приносят их домой. Однако ни одна из них не заставила меня испытывать комплекс неполноценности.

— Твои дети никогда не приносили домой сиамских котов.

— Потерпи ещё три-четыре дня. Если будет невмоготу, мы пошлём туда печатника со степенью магистра. Уж с котом—то он управится мастерски!

— Тихо! Сюда идёт Одд Банзен, — предупредил Квиллер.

Ещё до того, как фотограф вошел, в воздухе распространился запах сигары и послышался его голос, жалующийся на плохую погоду.

Одд похлопал Квиллера по плечу и спросил:

— Это что у тебя на лацканах пиджака? Кошачья шерсть, или ты был на свидании с блондинкой, стриженной под «ёжик»?

Квиллер расчесывал усы соломинкой для коктейля.

— Мне тут оставаться на ночь. У вас нет желания, парни, перекусить вместе со мной? — предложил Одд. — Я могу потратить на обед целый час.

— Я составлю тебе компанию, — ответил Квиллер.

Они нашли столик и ознакомились с меню. Одд заказал бифштекс, сделал комплимент официантке, а затем обратился к Квиллеру:

— Ну а ты ещё не раскусил старину Маунти? Если бы я оскорблял всех подряд, как это делает он, я бы сгорел со стыда или со мной приключилось бы что-нибудь похуже. Как ему удается избегать неприятностей?

— Вседозволенность критика. К тому же газеты любят скандальных авторов.

— И как он умудряется добывать столько денег? Я слышал, что живет он очень неплохо. Много путешествует. Ездит на дорогой машине. Он не смог бы позволить себе этого на ту мелочь, которая перепадает ему от «Прибоя».

— Маунтклеменс не ездит на машине, — возразил Квиллер.

— Ездит, ездит. Я сам видел его за рулем сегодня утром.

— Но он сказал мне, что у него нет машины. Он ездит на такси.

— Может быть, у него и нет своей машины, но за рулем он иногда сидит.

— И как же, ты думаешь, он управляется с вождением?

— Запросто. Автоматическая коробка передач. Ты что, никогда не управлял одной рукой? Ты, должно быть, неважный любовник. Я обычно одной рукой управляю, переключаю скорости и ем хот-дог одновременно.

— У меня тоже есть несколько вопросов, — сказал Квиллер. — Так ли в действительности плохи местные художники, как говорит Маунтклеменс? Или он обыкновенный жулик, как думают художники? Маунтклеменс сказали что Галопей — шарлатан. Галопей говорит, что полотна Зои Ламбрет — не что иное, как профанация. Зоя считает, что Сэнди Галопей ничего не смыслит в искусстве. Сэнди говорит, что Маунтклеменс безответствен. Маунтклеменс думает, что Фархор как директор музея некомпетентен. Фархор говорит, что Маунтклеменс дилетант. Маунтклеменс сказал, что Эрл Ламбрет трогателен. Ламбрет восхищается вкусом, честностью и последовательностью Маунтклеменса. Так что же... кто прав?