– Наверное, наш репортер из полицейского участка, – сказал Квиллерен. – Я просил позвонить, когда что-нибудь станет известно.
Он хромая подошел к телефону.
– Да, Лодж. Что-то новое?.. Так я и думал… Как он узнал?.. У него все было схвачено, а?.. Да, я знаком с ним… Нет, не буду.
Повесив трубку, журналист не стал говорить Мэри, что отдел по борьбе с наркотиками следил за Хламтауном уже три месяца глазами тайного агента по имени Холлис Прантц. Он не сразу сказал ей и о том, что Бен сознался во всем.
Ужин прибыл из самого дорогого ресторана города – что-то в кастрюльках с подогревом, кое-что под серебряными крышками, остальное – на кубиках льда, – и Мэри достала свои подарки – целый ящик баночек с консервированными омарами для котов и два шотландских медных подсвечника для Квиллерена.
– У меня тоже есть для тебя сюрприз, – сообщил он девушке. – Но сначала тебе придется услышать горькую правду. Смерть Энди не была случайной. Он стал первой жертвой Бена.
– Но почему? Почему?
– Бен боялся, что Энди его заложит. И Энди, и Кобб знали об источнике доходов Николаса. Наш друг-актер боялся потерять то, что ценил больше всего на свете, – зрителей. Даже если ему приходилось покупать их аплодисменты.
– А бедного бродяжку в аллее – тоже Бен?
– Нет, тут полиция оказалась права. Это действительно был несчастный случай, смерть от перепоя.
Мэри перевела дыхание.
– Но что теперь будет? Его станут судить! И я должна стать свидетелем!
– Не тревожься, – успокоил ее журналист. – Ты можешь больше не скрываться. В последние два дня я встречался с начальством «Бега», людьми из мэрии, с твоим отцом. Я подбросил им одну идею…
– Моим отцом?!
– Кстати, неплохой человек. В результате город решил организовать Комитет по сохранению достопримечательностей. Идея выдвинута «Бегом», а банк твоего отца будет осуществлять благотворительное финансирование. Он согласился быть почетным председателем Комитета. Но руководить программой будешь ты.
– Я?
– Да, ты! Пора тебе с толком использовать знания и энтузиазм. И еще кое-что: вынос вещей из брошенных домов будет узаконен. Понадобится только разрешение и…
– Квилл, и ты все это делаешь для Хламтауна?
– Нет, в основном для тебя, – ответил он. – Если в Хламтауне будет все благополучно, думаю, что и странные ночные звонки прекратятся. Кто-то хотел испугать тебя – испугать и выжить из района. По-моему, я знаю, кто, но чем меньше сказано, тем лучше.
Восхищенное и благодарное лицо Мэри было самым лучшим подарком – лучшим, гораздо лучшим, чем медные подсвечники, лучшим (чуть-чуть), чем премия в тысячу долларов, в получении которой Квиллерен уже не сомневался.
Однако радость его была недолгой. Глаза девушки затуманились, она судорожно сглотнула.
– Если бы здесь был Энди! – всхлипнула Мэри. – Как бы он…
– Коко! – рявкнул Квиллерен. – Вон от той стены!
Коко стоял на кровати и точил когти о стену, тщательно оклеенную Энди.
– Кот работает над этой проклятой стеной с тех самых пор, как мы сюда переселились, – сказал журналист. – Уже отодрал несколько уголков.
Мэри взглянула на стену, пытаясь сдержать плач. Вдруг она резко поднялась и подошла к кровати. Коко отскочил.
– Квилл, – сказала она, – здесь что-то еще. – Она потянула за один завернувшийся уголок, и страничка «Дон Кихота» начала отклеиваться.
Квиллерен подковылял к стене.
– Тут под страницами! – воскликнула Мэри.
– Зеленые!
– Деньги!
Под отклеенной страницей оказалось три стодолларовых банкноты.
Квиллерен оторвал страницу из Самуэля Пепюса и нашел еще три.
– Откуда это могло быть у Энди? – вскрикнула Мэри. – Он не зарабатывал столько! Все прибыли снова уходили в антиквариат. – Она оторвала еще одну страницу. – Да вся эта стена оклеена деньгами! Как Энди…
– Может, у него была побочная работа, – предположил Квиллерен. – Как ты думаешь, может, он занимался букмекерством, как и Папа Попопополус?
– Не верю, – сказала Мэри. Энди был таким… Он был таким… Зачем ему было это так прятать?
– Обычно, – объяснил журналист, дипломатично откашливаясь, – так скрывают доходы от налоговой инспекции.
Он сказал это так нежно, как только мог, но Мэри разразилась плачем. Он обнял ее и стал успокаивать, и она хотела, чтобы ее успокоили.
Никто из них не заметил Коко, который бесшумно поднялся на кровать-лебедя. Встав на задние лапы, он потерся подбородком о дерево, вытянул шею, прижался к дверному косяку, почесался о выключатель, – и комната погрузилась в темноту.
Двое не замечали, как над столом с рождественской уткой парят бледные привидения.
