Сырой туман злорадно превратился в холодный пронизывающий дождь. Квиллерен шел к «Голубому дракону» так быстро, как только позволяло колено.

   – Сегодня я собираюсь заняться мародерством, – объявил он Мэри Дакворт. – Бен Николас введет меня в курс дела.

   – Куда вы пойдете?

   – В старый театр на Цвингер стрит. Бен сказал, что здание заколочено, но можно пробраться через служебный вход. Нужно попробовать самому, чтобы писать о людях, которые, рискуя подвергнуться аресту, спасают предметы старины. Я думаю, об этом должны знать, а занятие подобного рода следует узаконить.

   Мэри радостно улыбнулась:
   – Квилл, ты говоришь как убежденный антиквар! Ты тоже заразился!

   – Я просто вижу, когда может выйти хороший материал, вот и все. А пока… Ты не могла бы одолжить рукопись романа Энди? Мне рассказывала о нем миссис Макгаффи, и, раз он о Хламтауне…

   – Рукопись? У меня нет никаких рукописей.

   – Но миссис Макгаффи сказала…

   – Энди дал мне почитать первую главу, вот и все.

   – А что же тогда случилось с романом?

   – Понятия не имею. Роберт Маус должен знать.

   – Может быть, позвонишь ему?

   – Сейчас?

   Квиллерен нетерпеливо кивнул.

   Мэри взглянула на высокие напольные часы.

   – Не совсем подходящее время. Он готовит обед. Это очень срочно?

   Тем не менее она набрала номер.

   – Уильям, – сказала мисс Дакворт, – не могу ли я говорить с мистером Маусом?.. Пожалуйста, скажи ему, что это Мэри Даксбери… Вот этого я и боялась. Минутку. – Она повернулась к Квиллерену. – Слуга говорит, что Боб готовит голландский соус к кольраби и просил не беспокоить.

   – Скажи ему, что «Бег дня» собирается напечатать грязную сплетню об одном из его клиентов.

   Юрист подошел к телефону (Квиллерен представил его в фартуке с шумовкой в руке) и заверил, что ничего не знает о какой-то рукописи. Среди бумаг Эндрю Гланца ничего подобного не было.

   – Тогда где же она? – спросил Квиллерен у Мэри. – Можно предположить, что ее уничтожили – кто-то, у кого были на это причины. Что было в той главе, которую ты читала?

   – Там рассказывалось о женщине, которая собиралась отравить мужа. Довольно захватывающе.

   – А почему Энди не дал тебе читать дальше?

   – Он считал роман своей тайной. Тебе не кажется, что большинство писателей очень чувствительны, когда речь идет об их работе, еще не напечатанной?

   – Предположим, все герои были взяты из жизни. Миссис Макгаффи, похоже, думает, что они вымышленные, но не ей судить.

   Она живет слишком замкнуто. Возможно, роман Энди раскрывал некоторые неприятные тайны Хламтауна.

   – Он не сделал бы такого! Энди был таким деликатным…

   Квиллерен стиснул зубы. Такой деликатный, такой честный, такой умный… Эту песню журналист уже знал наизусть.

   – Может быть, среди персонажей существовала и ты, – сказал он Мэри. – Вот Энди и не хотел, чтобы ты читала дальше. Описание могло быть столь прозрачно, что тебя узнали бы. И семейный скандал которого ты так боишься, разразился бы.

   Глаза Мэри засверкали:
   – Нет! Энди не мог так поступить.

   – Что ж, теперь мы этого никогда не узнаем. – Квиллерен собрался было уходить, но остановился. – Ты знаешь Холлиса Прантца. Так вот, он говорит, что был маляром и оклейщиком стен и оставил работу из-за слабого сердца, а сам бегает, как юноша. Когда я был у него сегодня, он лакировал выставочные ящики.

   – Лакировал? – удивилась Мэри.

   – Он сказал, что готовится к завтрашней вечеринке, и тем не менее товара у него очень мало.

   – Лакировал в такой день? Да эти шкафы никогда не высохнут! Если наносить лак в сырую погоду, он останется липким навсегда.

   – Ты уверена?

   – Это совершенно точно. Может показаться, что лак высох, но, как только влажность повысится, поверхность снова становится сырой.

   Квиллерен дунул в усы.

   – Странная ошибка, правда?

   – Для того, кто утверждает, что был маляром, – ответила Мэри, – невероятная!
   Позже дождь превратился в предательский мокрый снег, мелкий и густой, как туман. Квиллерен отправился в магазин дешевой одежды, чтобы купить красную егерскую кепку с наушниками. Кроме того, готовясь к воровскому дебюту, он позаимствовал фонарь и лом Кобба.

   Пора было идти к Расселу Пэтчу, который пригласил журналиста послушать двадцатитысячную аудиосистему. Квиллерен зашел домой и надел на Коко голубую «сбрую». Поводок неизвестным образом исчез, но для дружеского визита он был не обязателен. Благодаря «упряжи» кот выглядел подтянутым и спокойным, да и нести его по улице было проще в такой упаковке.

   – Этот поход, – объяснил он своему мурлыкающему помощнику, – мы совершаем не только ради культуры. Я хочу, чтобы ты обнюхал все, что можно, и посмотрел, не найдется ли что-нибудь важное.