Мисс Дакворт отцепила бархатную ленту, преграждавшую проход.

   – Давайте я пойду первой и успокою собаку.

   На лестнице их ждала огромная немецкая овчарка. Она встретила их враждебным рычанием и щелканьем зубов. Мисс Дакворт закрыла собаку в другой комнате и повела журналиста по коридору, стены которого были увешаны фотографиями в рамках. Квиллерену показалось, что он узнал на некоторых известных людей города. Там было и три снимка погибшего: Гланц читает лекцию, Гланц с директором исторического музея и студийный портрет: молодой мужчина с квадратным подбородком, твердым ртом и умными глазами – хорошее, честное лицо.

   Квиллерен взглянул на мисс Дакворт, нервно сжимавшую и разжимавшую руки, и спросил:
   – Можно одолжить у вас этот студийный снимок? Я скопирую его и верну.

   Она грустно кивнула.

   – У вас чудесный дом, – сказал он, увидев краем глаза комнату, где все было из золотистого бархата, голубого шелка и полированного дерева. – Я и не думал, что в Хламтауне есть что-то подобное.

   – Жаль, что мало кто покупает старые дома и сохраняет их. Пока единственные, кто так сделал, это Коббы. У них особняк в этом квартале. Магазин на первом этаже и комнаты наверху.

   – Комнаты? А вы не знаете, может они одну сдают?

   – Сдают, – ответила молодая женщина, опустив глаза. Есть одна свободная с окнами во двор.

   – Я бы с ними поговорил. Мне как раз нужно жилье.

   – Миссис Кобб – очень приятная женщина. Только не позволяйте ее мужу вас расстраивать.

   – Ну, меня не так-то легко расстроить. А что с ним такое?

   Внимание мисс Дакворт отвлек шум внизу, в гостиной. Покупательницы, вошедшие в дом, которые без умолку восторженно щебетали.

   – Спускайтесь, – предложила мисс Дакворт Квиллерену, – а я сначала выпущу из кухни собаку.

   Внизу среди старинных сокровищ бродили две женщины. Они выглядели и вели себя, как обычные домохозяйки из пригорода. Журналист видел сотни таких в цветочных магазинах и на любительских выставках. Но одежда этих женщин выбивалась из общего стиля. На одной было мужское кожаное пальто военного образца и мохнатая шляпа, похожая на половую щетку. Другая закуталась в эскимосскую парку, а черно-белые брюки в шахматную клетку заправила в охотничьи сапоги с клетчатой же отделкой.
   – О, какой чудный магазин, – восхитилась парка.

   – О, у нее есть старый Стьюбен, – вторило ей мужское пальто.

   – Ах, Фрида, взгляни на этот графин! У моей бабушки был точно такой. Интересно, сколько она за него хочет?

   – Она высокого полета, но товар хороший. Показывай меньше энтузиазма, и она сбавит пару долларов, – посоветовало пальто и тихо добавило: – А ты знаешь, что она была подругой Энди?

   – Ты хочешь сказать, того Энди, что…

   Пальто кивнуло.

   – Ты ведь знаешь, как он погиб?

   Ее собеседница поежилась и скорчила гримасу отвращения.

   – Вот и она!

   Когда мисс Дакворт вплыла в гостиную – холодная, надменная, хрупкая, как английский фарфор, – Квиллерен решил еще раз взглянуть на герб Макинтошей. Раритет был массивным и грубым. Журналисту захотелось прикоснуться к нему, и, когда рука дотронулась до железа, у Квиллерена мурашки побежали по коже. Потом он приподнял герб – и невольно охнул: тут веса чуть ли не пятьдесят килограммов!