До тридцать первого еще достаточно времени, чтобы написать и опубликовать что-нибудь стоящее. Редактору отдела, как обычно, не хватало рождественского материала. Арч Райкер созвал всех сотрудников и хмыкнул: «Ребята, у нас что, нет никаких идей?» Без особой надежды он всматривался в лица собравшихся: упитанных фельетонистов, изможденных критиков, парня, который занимался путешествиями, хобби, авиацией, недвижимостью и садоводством и Квиллерена – журналиста «широкого профиля». Райкеру отвечали грустные взгляды ветеранов, переживших не один рождественский номер…

   – Чтобы получить премию, – сообщил Квиллерен коту, – нужно что-то убойное.

   – Йоу, – согласился Коко, вспрыгнул на кровать и взглянул на хозяина, сочувственно моргая.

   Сапфировые при дневном свете кошачьи глаза в искусственном освещении гостиничного номера казались большими кругами черного оникса с вкраплениями алмаза или рубина.

   – Была бы тема, – пикантная, но без особого душка, остальное приложится.

   Квиллерен раздраженно хмурился и разглаживал усы мундштуком. Вот Джек Джонти, молодой нахал из воскресного отдела, – устроился камердинером к Персивалю Даксбери, и накатал статью о самом богатом человеке города – «взгляд изнутри». Почетные горожане отнеслись к этой проделке без энтузиазма, но две недели подряд газета расходилась лучше обычного; все говорили, что первая премия Джонти обеспечена. Квиллерен презирал юнцов, которые недостаток способностей восполняют нахальством.

   – Джек даже писать грамотно не умеет, – сообщил он своему единственному внимательному слушателю.

   Коко продолжал моргать. Он выглядел сонным. А кошечка вышла на охоту. Она встала на задние лапки, исследовала содержимое мусорной корзины, вытащила оттуда скомканную бумагу размером с мышь и притащила добычу Квиллерену. Записка коричневыми чернилами оказалась на коленях у журналиста.

   – Спасибо, но я уже ее читал, – сказал он. – Не трави душу!

   Квиллерен пошарил в тумбочке, нашел резиновую мышку и пустил ее по полу. Кошка бросилась за ней, обнюхала, выгнула спину и вернулась к мусорной корзине. На этот раз девочка выудила бумажный носовой платок и принесла его хозяину.

   – Охота тебе носиться с этим хламом! – возмутился он. – У тебя столько хороших игрушек!

   Хлам! У Квиллерена зачесалось под усами, кровь прилила к лицу.

   – Хламтаун! – обратился он к Коко. – Рождество в Хламтауне! Может выйти потрясающая штуковина! – Он оживился и хлопнул по подлокотникам. – И я наконец выберусь из проклятого болота!

   Работа в отделе «подвалов» считалась теплым местечком для мужчины после сорока пяти, но интервью с художниками, декораторами и мастерами икебаны были далеки от представлений Квиллерена о журналистике. Он хотел писать о мошенниках, грабителях и наркодельцах.

   Рождество в Хламтауне! Когда-то ему приходилось работать в районе притонов, и он знал, что нужно делать: перестать бриться, найти какую-нибудь рвань, перезнакомиться с ханыгами в кабачках и темных переулках, а потом – слушать. Главная хитрость – сделать статью трогательной, упомянуть о личных трагедиях отбросов общества, затронуть самые тонкие душевные струны читателей.

   – Коко, – сказал Квиллерен, – к сочельнику у всех в городе глаза будут на мокром месте.
   Коко, моргая, смотрел Квиллерену в лицо. Потом низко и требовательно мяукнул.
   – Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался Квиллерен. Миска только что наполнена водой, коробка с песком в ванной – сухая…

   Коко встал и прошелся по постели. Он потерся мордочкой о спинку кровати и оглянулся на Квиллерена. Потом вновь потерся, лязгнув при этом клыками по металлическому украшению спинки.

   – Ты чего-то хочешь? Чего же?