Когда один из самых выдающихся ученых XVIII века почтил вниманием кошачье семейство, он вряд ли предполагал, что именно это сделает его имя незабвенным среди фелинологов, как бы далеки ни были от науки некоторые из них. Собственно говоря, он даже не предвидел появления группы людей с таким занятием. А зря.

К нам едет энциклопедист

Петр Симон Паллас был человеком серьезным. Конечно, с друзьями повеселиться он мог, но в том, что касалось дела жизни, его страсти — никаких шуток! А призвание свое Петр Симон обрел очень рано. Его отец, профессор анатомии и главный хирург Берлинской медико-хирургической коллегии, мечтал, чтобы младший сын посвятил себя медицине. Одаренный мальчик получил превосходное домашнее образование (тогда под этим подразумевались индивидуальные занятия с преподавателями), в 13 лет начал посещать лекции в медико-хирургической коллегии. В 16 продолжил образование в Галльском и Гёттингенском университетах, закончив курсы по педагогике, философии, горному делу, зоологии, ботанике, сельскому хозяйству, математике и физике. А в 19 лет
в Лейденском университете он получил звание доктора медицины за диссертацию «О вредителях, живущих внутри организмов». Однако родителей ожидало разочарование: постепенно выяснилось, что юный Петр отдает все время и силы естествознанию.

Уже в Лейдене он берется приводить в порядок естественно-исторические коллекции. Приехав в Лондон, он вместо предполагаемых занятий в клиниках общается с натуралистами и изучает ботанические и зоологические коллекции.

Занятия естествознанием юноша продолжил и в Голландии. Два сочинения, касавшиеся анатомии и систематики низших животных, принесли 25-летнему ученому европейскую известность.
В частности, его новая система классификации животных и схема в виде родового древа стали основой современной систематики.

Увы! Признание научного мира не могло обеспечить Палласу подходящей должности в Пруссии и ее «ближнем зарубежье». Под давлением родных он отказался от экспедиций в Южную Африку и Юго-Восточную Азию, как и от первого предложения Петербургской Императорской Академии наук. Отец все еще надеялся, что Петр образумится и вернется в медицину. Но от судьбы не уйдешь: не прошло и года, как ученый написал в Россию, что уладил семейные дела и готов вступить в должность.

Пресловутые семейные дела окутаны туманом. В 1767 г. Паллас вступил в гражданский брак... с женой вполне живого немецкого генерала. Скандал по тем временам нешуточный. Имя этой женщины, с которой Паллас прожил 19 лет и от которой у него была любимая дочь Альбертина, не сохранилось. Никто не раскапывал эту историю, хотя, случись скандал по прибытию в Санкт-Петербург, до нас наверняка дошло побольше шума и сплетен. В одной биографической справке упоминается, что в Россию ученый приехал уже с «молодой женой и маленькой дочерью». Если дело было так — необходимость срочной перемены мест и согласие отца становятся понятными, и за молодого академика мы должны благодарить женщину, которая, как известно, та же кошка.

Итак, 30 июля 1767 года Петр Симон Паллас прибыл в Санкт-Петербург. Его ожидали необъятные и малоисследованные просторы — мечта натуралиста. По счастью, в этой статье не надо перечислять, что он успел сделать за 43 года жизни и работы в России, уж больно много потребовалось бы места. Даже перечень животных, растений и прочих объектов, которым присвоено имя Палласа, потянет на страницу. Есть среди них и палласов кот — манул. Но часто встречающееся в обиходной речи поклонников колор-пойнтных окрасов словосочетания «Pallas cat» и «кошка Палласа», к манулу отношения не имеют.

Как наше слово отзовется

Перу Палласа принадлежит единственное описание кошек классического колор-пойнтного окраса на территории России (от незапамятного Гостомысла до по крайней мере середины XIX в.), а его рисовальщику Христиану Гейслеру — портрет сего чуда. Пройти мимо такого факта фелинологи просто не имели права. И не прошли: цитаты, пересказы и толкования палласовских строк бытуют уже пару десятилетий. Причем и название первоисточника, и сама цитата, и название исторического места имеют несколько вариантов. Историческую кошку переселяют с места на место, ее описание скорее напоминает стандарт современного сиама, чем приводимую тут же гравюру, и т.д.

Сперва разберемся с источниками. Начнем с того, что интересующие нас труды Паллас писал на немецком языке, только описания новых видов сделаны, как и подобало в научном мире, на латыни. В переписке он мог пользоваться как минимум еще и французским. Эти языки были хорошо знакомы многим нашим ученым, зачастую завершавшим свое образование на чужбине. А вот сегодня международным научным языком стал английский, латынь совсем не у дел. Даже тем, кто учил немецкий, придется туго с изумительным готическим шрифтом, которым набраны книги Палласа: очень красиво и столь же трудночитаемо.

А как обстоит дело с переводами?

Нас интересуют два путешествия: 1768–1773 гг. и 1793–1794 гг. В научных библиотеках и даже в электронных копиях они сегодня доступны на следующих языках. Первое — на немецком и русском:

«Reise durch verschiedene Provinzendes Russis-chen Reichs» (СПб., 1771–1801), «Путешествие по
разным провинциям Российского государства» (СПб., 1773–1788). Тех, кто поверит ссылкам на эти книги, ждет разочарование. Кроме манула, никаких «палласовских кошек» там нет.

Второе — на немецком и английском:

«Bemerkungen auf einer Reise in die sudlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs in den Jahren 1793 und 1794» (Лейпциг, 1799–1801) и «Travel sthrough the southerm provinces of the Russian Empire» (2-е изд., Лондон, 1812.). Русский перевод — «Наблюдения, сделанные во время путешествия по южным наместничествам Русского государства» (Москва, 1999) — увы, выборочный, нужный нам первый том в него не вошел. Впрочем, многие отсылки идут к заводчице и знатоку сиамской породы Салли Франклин, которая в одной из своих книг цитировала 1-е английское издание (1802 года). Поэтому смело открываем pdf с английским текстом «Наблюдений…» и…

Лицо с гравюры

Перевод будет слегка коряв, местами «несколько не по-русски», но я старалась минимально удаляться от текста. Когда надо было выбирать из двух слов, смотрела на гравюру.

«Необычная разновидность, или нечистокровная вариета домашней кошки, изрядно завладела моим вниманием. Она была отпрыском черной кошки, принадлежавшей Егору Михайловичу Щедринскому, статскому советнику, и окотилась тремя молодыми, каждый из которых имел точное сходство друг с другом. Их мать жила отдельно в деревне Никольской Инсарского уезда в его дворянской усадьбе и часто удалялась в молодой лес позади сада, разбитого в английском стиле.

Домашняя прислуга замечала, что эта кошка пребывала в отсутствии весь период гона; и она также заметила, что некогда она принесла котят обычного типа, которых пожрала через пять дней после их рождения. Я видел двоих из ее помета в доме советника Мартынова и одного у генерал-губернатора. Фигура этой кошки и в особенности ее нрав и окрас шерсти произвели настолько экстраординарное впечатление, что я был вынужден представить ее изображение на первой вклейке [иллюстрации]. Она среднего размера, имеет ноги более тонкие, чем обычная кошка, и ее голова длиннее к носу. Хвост трижды превосходит длиной длину головы. Окрас корпуса светло-каштаново-коричневый, наподобие такового у хорька, но темнее на спине, особенно около хвоста, и светлее на боках и брюхе. Горло бледнее, и самка имеет в нижней части шеи белое пятно. Черные полосы бегут вдоль всей линии носа, окаймляют глаза и заканчиваются в точке на лбу. Уши, лапы и хвост совершенно черного цвета. Волос, напоминающий таковой у хорька, более мягкий, чем у обычной кошки, и подшерсток частично светлее, светло-серый. Волосы на хвосте довольно упруги и плотно прилегают. Тонкое обоняние, живость и другие свойства этих трех животных аналогичны таковым обычных кошек. Но они вначале были чрезвычайно дики, прятались в подвалах, дырах и вырытых под землей норах и все еще не обзавелись социальными достоинствами обычных кошек. Я не стал бы предпринимать попытку их систематизировать, их можно рассматривать как метисов».

С иллюстрации работы Гейслера на нас не слишком приветливо смотрит хорошо упитанная, мускулистая кошка классического сиамского окраса, вполне подходящая под приведенный словесный портрет. Я, правда, не уверена в формулировке «ее голова длиннее к носу» — рисовальщик подобного не отметил. «Голова длиннее относительно морды»? Ой, придется-таки расшифровывать готику!

Паллас не оценочный лист заполнял, а описывал поразившую своей необычностью домашнюю кошку. Судьба ее ближайших предков, возможно, была нелегка, раз они так одичали, и можно только гадать, каким ветром их занесло в Пензенскую губернию. Кстати, путевые отчеты Палласа всегда суховаты, не всегда догадаешься о его личном отношении к описываемому. Однако финальная часть отрывка меня удивила: создается ощущение, что в домашней кошке ученый ценит не только те качества, которые делают ее хорошим мышеловом, но и умение общаться с людьми — «социальные достоинства». Мы слишком мало знаем о частной жизни господина Палласа, а ведь он мог быть «нашим человеком»!

История с географией

Больше всего при изучении всяческой фелинологической литературы и просмотре сайтов заводчиков меня смущал «берег Каспийского моря». Именно туда многие авторы (кроме Палласа) помещают «поселение Инсар».

Если предаться географии, то вон она, на другом берегу раскинулась — Азия с ее торговыми путями, с дорогами, ведущими на Юго-Восток, в колыбель колор-пойнтности… Только Инсарский уезд лежал совсем в другом месте, а именно на севере Пензенской губернии. Можно, конечно, пофантазировать. Сам академик Паллас, посетив низменные плоские берега Северного Каспия, писал, что прикаспийские степи до сих пор находятся в таком состоянии, как будто они совсем недавно вышли из-под соленой воды. И предположил, что древние берега Каспия имели другие очертания. И ведь современная наука согласна, что несколько тысяч лет назад воды Каспийского моря плескались на широте Волгограда. Подвигаем берега? Не выйдет: во-первых, двести с лишним лет назад — это не тысячи, а во-вторых, даже если мы затопим Царицын и подгоним каспийские воды выше, до уровня городка Палласовка (догадайтесь с трех раз, в честь кого его так назвали?), до Пензы и Инсара все рано ехать и ехать.

Вторая распространенная утопическая народная версия — ученый встретил удивительную кошку в городе Мокшан, находящемся в той же губернии. Но Палласом этот город в связи с кошками вообще не упоминается, рассказ о нем связан совсем с другими моментами. А почему тогда рядом с кошкой рисовальщик Гейслер изобразил герб Мокшана, а не Инсара? Просто до слез: экономия места! Читаем в том же английском издании пояснения к вклейкам и виньеткам, включенным в первый том: «Вклейка I. Изображение необычной породы [разновидности] домашней кошки, описанной на стр. 48. Верхняя часть гравюры демонстрирует гербовый щит, принадлежащий городу и уезду Мокшан, с двумя секирами мордвинов, упоминаемых на стр. 50». Думаю, место встречи с оригинальными кошками указано Палласом с максимальной точностью, в традициях своего времени. Вспомните, что педантичный немец донес до нас самые мельчайшие детали, вплоть до упоминания владельцев поместья и домов (учитывая характер описанных животных, я не рискну назвать указанных сановников хозяевами кошек).

И, наконец, третья ошибка — использование по отношению к все тем же инсарским кошкам термина «палласовые». Погрузившись в исторические документы, смею утверждать, что есть один-единственный законный владелец названия «палласов кот», и это манул. А представители домашних кошек удостоились в трудах ученого всего лишь одного описания. Одного на увесистую стопку томов! Это говорит о том, что ни в Европе, ни во время путешествий по России Паллас больше не встречал кошек подобного окраса, они на исследованных им территориях были явлением уникальным. Смею напомнить всем, кто так неосторожно разбрасывает по фелинологическим текстам упоминание о «палласовых кошках», что обычных кошек ученый упоминает только в этом же отрывке и только для сравнения. Кого тогда интересовали обычные кошки? Даже если Паллас им симпатизировал, он строго отбирал материал для своих заметок в соответствии с поставленными академией задачами. Домашние кошки Сибири и Урала, чем вы отличались от валдайских сородичей? Можно только гадать.

Гипотезы — это хорошо. Но хотелось бы, чтобы эти гипотезы опирались на реальные факты. Да, на розыск фактов придется потратить время, но найденное может оказаться оригинальней и ярче, чем банальная фантазия. Ждут пытливых исследователей письма Палласа его заметки, не вошедшие в официальные путевые дневники. Есть огромное наследие других исследователей Российской империи — натуралистов и этнографов. Большая часть сего великолепия тихо лежит в архивах (наш мир далек от совершенства, и не все в нем еще оцифровано). Но кое-что можно найти и в Интернете. Возможно, история наших кошек гораздо богаче, чем мы себе представляем.

Величиною с лисицу; голова большая; ноги толстые, и потому спереди походит несколько на рысь. Цвет шерсти также рысий, то есть желтоватый, с проседью и черноватыми волосами, под брюхом белесоватый. Голова на темени с черными пятнами и двумя параллельными по обе стороны от глаз по щекам наискось простирающимися чертами. На ногах есть темные, непорядочные, с малыми чертами пятна. На теле же оных пятен вовсе нет. Хвост немного длиннее, нежели у обыкновенной кошки, кругл, покрыт вокруг густою шерстью, конец имеет и около шести колец черных, из коих три к концу ближайшие друг от дружки недалеки и почти сплываются, прочие не так тесны между собой и светлее.

Попадается весьма часто по каменистым, на солнце лежащим горам, во всей Татарии и Мунгалии, где и питается различными мелкими животными».

«Путешествие по разным провинциям Российского государства», часть третья, половина вторая (СПб., 1788). Перевод с немецкого Василия Зуева, сотрудника и ученика Палласа.