"Марья Гавриловна из "Метели" Пушкина была уже немолода: "Ей шел 20-й год".
Маме Джульетты на момент событий, описанных в пьесе, было 28 лет.
"Бальзаковский возраст" - немного за 30 лет.
Ивану Сусанину на момент совершения подвига было 32 года.
Старухе процентщице из романа Достоевского "Преступление и наказание" было 42 года.
Анне Карениной на момент гибели было 28 лет, Вронскому - 23 года, старику мужу Анны Карениной - 48 лет (в начале описанных в романе событий всем на 2 года меньше).
Старикану кардиналу Ришелье на момент описанной в "Трех мушкетерах" осады крепости Ла-Рошель было 42 года.
Из записок 16-летнего Пушкина: "В комнату вошел старик лет 30" (это был Карамзин).
У Тынянова: "Николай Михайлович Карамзин был старше всех собравшихся. Ему было тридцать четыре года - возраст угасания".
Поэму "Руслан и Людмила" Пушкин написал в 19 лет."
Относительно старухи процентщицы... Полезла в текст и нашла другую информацию относительно её возраста. Так что стоит проверить... Но остальные указанные возрасты, вроде бы, те, какие были указаны в литературных произведениях. "Пан Лех""Панна Марыся. Ежи Боцман.""Валуев"
Сообщение отредактировал(а) Крысяка - Суббота, 28.04.2012, 11:50
Ну, раз уж начала про разные любопытные новости из мира литературы. Вот ещё одна статья про -
Ершова, Пушкина и "Конька-горбунка"
АЛЕКСАНДР ЛАЦИС
ВЕРНИТЕ ЛОШАДЬ!
“Вот конёк бежит по киту,
По костям стучит копытом”
“Мы желали бы, чтоб не пропала ни одна строка Пушкина и чтоб люди, которых он называл своими друзьями, или с которыми он действовал в одних журналах, или у которых в изданиях когда-либо и что-либо помещал, – объявили о каждой строке, каждом слове, ему принадлежащем... Не нашлось рукописи? Но неужели же нет других свидетельств...”
В июне 1841 года В.Белинский был озабочен судьбой произведений, которые увидели свет не просто “безымянно”, а “без его имени”.
“Без его имени” – понятие растяжимое. Не включает ли оно напечатанное под иными, чужими, подставными именами?
Белинский что-то слыхал, о чем-то догадывался?
Кого-то заподозрил? Так или иначе, он призвал всех причастных обнародовать истину. Но ни в 1841 году, ни позже никто не отозвался.
Позвольте без дальнейших обиняков попытаться восстановить одну из страниц творческой биографии Александра Пушкина. Начнем с вот какого допущения. Полномочный доверенный по части издательских хлопот, он же профессор Петербургского университета, П.А.Плетнев, попросил Пушкина, вероятно, и Жуковского, за одного из своих студентов. У восемнадцатилетнего Ершова летом 1833 года неожиданно умер отец. Семья осталась почти без средств к существованию. Какую работу можно было предложить? Переписку рукописей набело?
Позднее Ершов рассказывал о первых встречах с Пушкиным.
– Вы, кажется, родом из Сибири? – спросил Пушкин. – Что ж, Сибирь – страна умных людей.
Юноша, видимо, не воспринимал ни шуток, ни иносказаний. Впоследствии признался, что почему-то принял упоминание про умных людей себе в обиду...
Предполагаю, что вскоре Пушкин попросил об услуге: перед издателем, перед Смирдиным, назваться сочинителем рукописи, содержавшей сказку “Конек-Горбунок”.
Наиболее близким приятелям, своим однокурсникам, Ершов не успел или не счел нужным сообщить, что пишет стихотворную сказку.
На полной писарской копии, изготовленной переписчиком, то есть Ершовым, могли оказаться пушкинские поправки. Ершов не отрицал, что в его владении остались пушкинские пометки. Но вот беда – все это он, Ершов, уничтожил.
С какой стати? Да так, в состоянии “страшной хандры”. В студенческие годы вел дневник. Но и его – уничтожил.
Как и следовало ожидать, подготовленный к набору оригинал сказки не сохранился!
Издатель Смирдин сравнительно удачно провел беловик через обычную цензуру. Если б рукопись шла под именем Пушкина, пришлось бы через Бенкендорфа представлять ее на высочайшее, особо пристальное рассмотрение. Но и простая цензура слегка пощипала текст.
В 1855 году пушкинист П.В.Анненков упомянул сказку “теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки, по свидетельству Смирдина, принадлежат Пушкину, удостоившему ее тщательного просмотра.”
Ни Смирдин, ни проживший еще 14 лет Ершов, не оспорили сообщение Анненкова о тщательном просмотре. И все же недавно один из комментаторов объявил это сообщение “литературным преданием”, вопрос о достоверности коего “до сих пор не решен”. Между тем, в архивном фонде Смирдина покоится им самим составленный перечень бумаг. В нем среди прочих имеется запись:
“Пушкин... Заглавие и посвящение “Конька-Горбунка”.
* * *
4 июня 1834 года было дано цензурное разрешение отдельному изданию. Чуть раньше, в апрельской книжке “Библиотеки для чтения”, появилась первая часть сказки. Издателем журнала был тот же А.Ф.Смирдин, редактором – О.И.Сенковский, цензором – еще один профессор университета, А.В.Никитенко, как и Плетнев, знавший Ершова.
Автором неподписанных редакционных сопровождений обычно считался редактор. Впрочем, Сенковский не отличался склонностью к похвалам, а восхваление на сей раз оказалось чрезвычайно энергичным.
“...Читатели сами оценят его достоинства, – удивительную мягкость и ловкость стиха, точность и силу языка, любезную простоту, веселость и обилие удачных картин, между которыми заранее поименуем одну – описание конного рынка, – картину, достойную стоять наряду с лучшими местами Русской легкой поэзии.”
Нынешние специалисты, ершоведы, упоминание про “точность и силу языка” опускают безо всякой оговорки Если сообразили, что насчет “точности языка” лучше промолчать – они правы! Но не менее основательно и противоположное мнение: похвала (допустим, что Сенковского) была совершенно справедливой
Вся хитрость в том, что Сенковский и наши служивые современники оценивали далеко не одинаковые тексты сказки.
В одной из статей 1835 года В Белинский задел каких-то “знаменитостей, выдуманных и сочиненных наскоро самою “Библиотекою”.
На кого намекал Белинский? Далее он продолжил ход мысли:
“А чем ниже Пушкина и Жуковского... Ершов?”
Согласимся с отзывом Белинского. Именно Ершов – фигура “наскоро сочиненная”, “выдуманная”. И нет оснований ставить “Конька-Горбунка” ниже других сказок Пушкина и Жуковского.
Начертал ли Ершов на книжке журнала кому-то из участников сего сюжета – Плетневу, Пушкину, Сенковскому, Никитенко, Смирдину положенные любезные слова – “От Сочинителя”? Или же ничего подобного в голову не пришло? Рука не поднялась?
Итак нет у нас черновиков Ершова. Нет его беловой рукописи. О сочинительстве ничего не знали его ближайшие приятели по университету. И не обнаружено ни одной дарственной надписи сего автора на первом появлении “Конька”. Значит, версия о том, что Ершов был взаправдашним автором, остается не подкрепленной.
А пока эта гипотеза остается недоказанной – мы, собственно говоря, не обязаны “убедительно” опровергать нечто не существующее, пустоту, пустышку.
* * *
Должность учителя в Тобольской гимназии исхлопотал Ершову не то Сенковский, не то Никитенко. Летом 1836 года Ершов вернулся в Тобольск. С его ведома, но без его поправок, уже не в Петербурге, а в Москве – последовали второе и третье издания. Каждое из них “печатано с издания 1834 года без исправления”.
Через три или четыре года после кончины Пушкина Ершов надумал востребовать у Сенковского недополученную семь лет назад часть журнального гонорара. Сенковский ответил резко, и, вроде бы, не по существу. Ершов-де, там, в Тобольске, не бедствует, по протекции Сенковского состоит на службе, получает порядочное учительское содержание, этого “с него очень довольно”. “Ничего не следовало получить и не будет следовать.” Таким образом, между строк, но довольно внятно, бывший студент был обозван нахальным попрошайкой. Не удивительно, что Ершов в письмах к приятелям принялся поносить Сенковского.
По прошествии времени Ершов повел длительные переговоры с преемником Смирдина, с П.А.Крашенинниковым, о новом, о четвертом издании. В конце концов, в 1856 году, оно состоялось. И тут-то, через двадцать лет после кончины Пушкина, появилось обозначение: издание, “вновь исправленное и дополненное”.
* * *
В текстологии господствует обычай: при разночтениях редакторы обязаны считаться с последней авторской волей. Поскольку формальным автором продолжает признаваться Ершов – почти во всех советских публикациях (их более двухсот) сказка печатается по тексту “исправленных и дополненных” изданий.
В наше время – в 1976 и 1989 году – предпринимались попытки собрать воедино остальные, собственно ершовские произведения. Еще не все опубликовано, ибо уровень по преимуществу посредственный.
Впечатление такое, что ни в чем худом не повинный человек попал в ложное положение. Он считал своей обязанностью поддерживать свалившуюся на него репутацию. Многие жанры перепробовал, ни на чем определенном не остановился. Когда старался сочинить что-либо шутливое, взамен остроумия получались вымученные, нарочитые колкости. Когда же нельзя было не отозваться на высокую тему, появлялось нечто выспреннее. Разве не таковы заключительные строки напечатанного в 1837 году стихотворения, посвященного кончине Пушкина?
Он легок — как ветер пустынный,
Он тяжек — как меч славянина,
Он быстр – как налет казака.
В нем гений полночной державы
О, где вы, наперсники славы?
Гремите! Вам внемлют века!
Впрочем, подлинный П.П.Ершов, при всей своей бесцветности, ничуть не хуже нынешних сочинителей торжественных од.
Все специалисты признают, что после “Конька” Ершов не создал ничего равноценного. При этом ссылаются на служебные неприятности и семейные невзгоды. Но что из того следует? Только то, что не хватало характера, отсутствовала одержимость поэтическим призванием.
* * *
Сравним строки, извлеченные из первого издания и тот же фрагмент, как он печатается ныне. Читатели угадают без труда – где пушкинский текст, а где "исправление".
Мужички такой печали Мужики такой печали
От рожденья не видали; Отродяся не видали;
Стали думать да гадать Стали думать да гадать -
Как бы вора им поймать. Как бы вора соглядать:
И решили всенародно Наконец они смекнули,
С ночи той поочередно Чтоб стоять на карауле,
Полосу свою беречь, Хлеб ночами поберечь,
Злого вора подстеречь Злого вора подстеречь.
Возможно, и сегодня не всем по душе оборот “решили всенародно”. Найдутся те, кто “себе смекнули, чтоб стоять”, и примутся уверять, что переработка обнаруживает “еще большее мастерство”. Они укажут на сибирские речения, которые вряд ли могли быть известны Пушкину. Неуклюжие выражения, сдвиги ударений они объяснят стремлением приблизить “изложение к народно-разговорной речи”.
Немало странного, косноязычного и чуждого грамоте вписано в позднейшие издания. Не было у Пушкина “принесли с естным лукошко”, “Уши в загреби берет”, “Побегай в дозор, Ванюша”, “Кобылица молодая, Очью бешено сверкая...”.
А что было? Простота и точность. “Кобылица молодая, Задом, передом брыкая...”, “Взяли хлеба из лукошка”, “Крепко за уши берет”. “Ты поди в дозор, Ванюша”.
У Пушкина конек разговаривает по-человечьи. Ну, а в четвертом издании подсыпано реализма: вместо “Тут конек его прервал” читаем “Тут конек ему заржал”.
“Чудо разом хмель посбило”, “Натянувшись зельно пьян”, “Некорыстный наш живот”, “Починивши оба глаза. Потирая здесь и там”, “Кто-петь знает, что горит”, “переться”, и “с сердцов” — все это ершовизмы, плоды сплошной ершовизации.
Приведем тот отрывок, который был особо похвален в сопроводительной заметке “Библиотеки для чтения”:
В той столице был обычай,
Коль не скажет городничий, -
Ничего не покупать,
Ничего не продавать.
Вот ворота отворяют,
Городничий выезжает,
В туфлях, в шапке меховой,
С сотней стражи городской.
Рядом едет с ним брадатый,
Называемый глашатай;
Он в злату трубу трубит,
Громким голосом кричит:
"Гости! Лавки отворяйте,
Покупайте, продавайте;
Надзирателям – сидеть
Подле лавок и смотреть,
Чтобы не было содому,
Ни смятенья, ни погрому.
И чтобы купецкой род
Не обманывал народ!"
Отрывок хорош? Однако, в нем есть неблагонадежное слово "смятенье". И не усмотрит ли тут цензура обиду для всех купцов, для всего купеческого сословия? Видимо, во избежание подобной опасности Ершов подменил последние строки:
Ни давежа, ни погрому,
И чтобы никой урод
Не обманывал народ!
* * *
Есть и в первопечатном тексте слова и сочетания малоупотребительные, старинные. Но вот что примечательно: “дозорные” и “караульные” в бесспорно пушкинских произведениях встречаются единственный раз. В повести “Дубровский”, на одной и той же странице, в XIX главе.
Соседствуют они и в сказке. Что же было написано раньше?
XIX глава – заключительная, она помечена началом февраля 1833 года. Если верно, что сказка датируется 1834 годом, значит, оба слова извлечены из повести. При жизни Пушкина повесть не печаталась. Остается предположить, что автор сказки и повести – одно и то же лицо.
Начиная с первого издания “Конька”, то есть в пушкинском тексте, читаем: “Как пущусь да побегу, Так и беса настигу”.
Столь необычное ударение – не ошибка, не произвол, а свидетельство: автору, то есть Пушкину, запомнилось далеко не всем известное произведение сатирической поэзии XVIII века. Такое ударение, и ту же рифму применил в 1766 году Василий Иванович Майков в “Нравоучительных баснях”. У Пушкина имелось выпущенное в старинном кожаном переплете издание 1809 года. В нем читаем:
И сам я побегу,
И господина настигу.
* * *
Один прилежный исследователь, стремясь отстоять творческую самобытность Ершова и, видимо, чувствуя нехватку доводов, вот до чего договорился: “Преодоление сибирских просторов на лошадях для жителей Зауралья было обыденным делом.”
Простите, но Пушкин, хотя и не был жителем Зауралья, тоже немало верст верхом преодолел.
В письме к жене от 21 августа тридцать третьего года находим нечто вроде фактической справки:
“Из старых моих приятельниц нашел я одну белую кобылу, на которой я съездил в Малинники, но и та уж подо мною не пляшет, не бесится .”
Не о том ли вскорости читаем в “Коньке”?
Кобылица молодая
Задом, передом брыкая,
Понеслася по полям,
По горам и по лесам;
То заскачет, то забьется,
То вдруг круто повернется,
Но дурак и сам не прост,
Крепко держится за хвост.
Вот что обещала Ивану укрощенная им “кобылица молодая”:
По исходе же трех дней
Двух рожу тебе коней...
Да еще рожу конька
Ростом только в три вершка...
Первых ты коней продай,
Но конька не отдавай.
Один из пушкинских рисунков с недавних пор сопровождают весьма произвольным определением: “Автопортрет в облике лошади”.
Что ж, поучаствуем в полете фантазии и по поводу того же рисунка предложим иную, не менее неожиданную разгадку.
Справа – лошадь объезженная, в сбруе. Слева – еще три конские морды. Верхняя и нижняя – лошади, как лошади. А третья, та, которая между ними, на наш взгляд – вылитый конек-горбунок.
И если это – Пушкин, то в виде конька-горбунка!
Как понимать сей графический каламбур? Здесь запечатлен замысел будущей сказки? Или иллюстрация, автокомментарий? Или, наконец, тайнопись, свидетельство о подлинном авторстве? “Но конька не отдавай.”
* * *
Обозначим одну из возможных причин сокрытия имени автора. В “Библиотеке для чтения”, только не в апрельской, а в мартовской книжке, печаталась “Пиковая дама”. Приходилось считаться с тем, что публика не в состоянии по достоинству оценить столь широкое творческое многообразие.
Полного объема свершений мы и сейчас не знаем и пребываем в убеждении, что болдинская осень – нечто из ряда вон выходящее. И только тогда, когда Пушкину вернут права на все им созданное, начнем привыкать к мысли, что болдинское изобилие было скорее правилом, чем исключением.
Смею полагать, что немалое число читателей, не особенно вникая в цепочки догадок, что называется, нутром чувствуют: сказка пушкинская. Им достаточно сослаться хотя бы на виртуозную игру слов:
Наш отец-старик неможет.
Работать совсем не может.
* * *
Зарубежный литературный критик Сергей Лесной по справедливости восхвалил “Конька” в парижском журнале “Возрождение” (1964, № 153):
“Это лучшая русская сказка в стихах. Она бессмертна.”
“Великолепен, образен и легок ея язык. Это образцовое произведение, на котором может отточить свой вкус любой, даже первоклассный писатель.”
“Новейшие издания текстуально значительно хуже более старых.”
Эмигрант С. Лесной – не единственный, кто осмелился сказать, что первое издание сказки несомненно лучше, чем “вновь исправленное и дополненное” П. Ершовым издание четвертое.
В 1934 году успел свободно высказать свое мнение М.К.Азадовский. “Редакция 1856 года вышла из-под пера директора провинциальной гимназии, ...сказка переработана теперь в духе официальной народности.” “Всеми своими переделками и поправками Ершов все же не в силах был вытравить ее бодрый и жизнерадостный дух.”
Пришедшие на смену литературоведы штатные и сверхштатные все, как один, твердили: “Четвертое издание сказки обнаруживает более глубокое знание автором специфики русской сказочной поэзии...”
* * *
Почему нынешние дозорные, караульные и градоначальники не расположены внимать самоочевидным истинам? Почему отдается предпочтение исковерканному варианту?
Одно заветное желание Ершов уловил и исполнил. По меньшей мере раз двадцать исключил то слово, от которого во все времена мрачнели начальствующие лица.
Начиная с четвертого издания Ершов принялся заменять озорное и для разумных людей вовсе не обидное слово “дурак”. Эта расчистка – не стилистическая. Она проделана по случаю изменения замысла.
Самостоятельно, или уступая требованиям цензуры, Ершов принял решение: как можно реже допускать, чтоб Ивана именовал дураком сам Иван, или кто-либо из других положительных персонажей. Носители злого начала – только они могут постоянно проезжаться на счет Ивана.
“Вновь исправленное” слово “дурак” отогнано на задворки. Не этим ли подвигом П.П.Ершов заслужил режим наибольшего благоприятствования?
А позволявший себе вольности, да еще состоявший в масонской ложе Пушкин окружен, остановлен, припечатан сургучом. Так будет с каждым, кто склонен к насмешке, к неподотчетной властям игре воображения, с каждым, кто слишком умен.
"Эй, вы черти босоноги!
Прочь с дороги! прочь с дороги!"
Закричали усачи
И ударили в бичи.
Вряд ли будет преувеличением сказать, что бичи и усачи надвое рассекли единую ткань пушкинского творчества.
Между тем, какие черты своего облика передал коньку-горбунку Пушкин? Простодушие. Доброту. Неизбывную жизнерадостность. И что-то еще. Избыток сил, способный превращать обыденную жизнь в приключения, подвиги, сплошные чудеса...
* * *
По причине своей бесталанности студент Ершов не мог быть подлинным автором “Конька-Горбунка”. Но чем доказать, что подставная роль студента была известна Пушкину?
В поисках ответа нам предстоит заняться рассмотрением состава личной библиотеки Александра Пушкина. Вскоре убеждаемся, что даже простое перечисление названий может дать существенный результат. 13 апреля 1837 года посмертной пушкинской Опекой была закончена “Опись, составленная всем вообще книгам, оказавшимся в библиотеке А.С.Пушкина, на двадцати трех номерованных листах”.
Сто лет спустя, в 1934 году, Л.Б. Модзалевский (младший) отозвался отрицательно: “Из описи нельзя составить никакого впечатления о том, в каком порядке или системе Пушкин хранил на полках свои книги...”
Впадая с собой в противоречие, Модзалевский на той же странице утверждал противоположное: “опись... отражает непосредственную запись книг прямо с полок”.
Конечно, жаль, что опекунская опись не была топографической. Жаль, что не указан шкаф, полка, а на ней – передний ряд, и книги, стоявшие позади. Но все же соблюдалось определенное направление осмотра. В тексте описи имеется пометка: “по стене слева”. Значит, чередование записей было не вовсе хаотическое.
Когда Модзалевский-сын, Модзалевский-младший преувеличивал недостатки опекунской описи, он тем самьм повышал значение другого описания. Как известно, в 1910 году увидел свет каталог библиотеки Пушкина, составленный его отцом, Модзалевским-старшим. За “опекунской описью” утвердилась репутация документа небрежного, малополезного. На сем основании опись 1837 года остается не изданной, не изученной полностью. Из нее опубликована – все тем же Модзалевским-младшим – небольшая выборка:
“Книги, бывшие в библиотеке Пушкина и не сохранившиеся.”
Ради того, чтоб приспособить эти выписки к каталогу Модзалевского, они были перетасованы, размещены в алфавитном порядке.
Вернемся к первоначальной нумерации, к той, которая дана в описи Опеки 1837 года. Сразу выясняется, что следы избранной Пушкиным расстановки книг сохранились. В частности был, не мог не быть, отдел справочных изданий. В нем находились атласы, карты, и различные словари: греко-русский, франко-латинский, немецко-чешский, многие другие. Особливо хранились русские журналы. Имелся также отдел церковных книг.
А теперь взглянем на то, что вполне могло создать впечатление полнейшего беспорядка. Вперемешку соседствуют шуточные стихи, повесть, очерки, деловая проза. Но что-то, все же, их объединяет?
№ 739 – “Описание моста на Висле”. За кратким заглавием скрывается не обозначенный автор – В.И.Даль.
№ 740 – Сцены из петербургской жизни. Укрытый тремя буквами "В.В.В." – В.М.Строев.
№ 746 – Андрей Безыменный, повесть. Неизвестный автор – А.О.Корнилович.
№ 748 – Собрание стихотворений. Опять таки не назван автор – И.П.Мятлев.
В то время – и по сию пору – знатоки книг сверялись с парижским четырехтомным каталогом Антуана Барбиера "Словарь произведений анонимных и псевдонимных, сочиненных, переведенных, или напечатанных на французском и на латыни».
После кончины Антуана Барбиера дело его жизни продолжил Жозеф Кверар. В качестве предисловия к "Разоблачению литературных обманов" Кверар поместил письмо к московскому знатоку и покровителю, благодаря чьей щедрой помощи стало возможным осуществить издание.
Кто был не названный по имени русский библиофил? Полагаю, что никто иной, как С.А.Соболевский.
Кстати, именно он, Соболевский, объяснил Пушкину, что, переводя "Песни западных славян", наш поэт принял за подлинник мистификацию, принадлежащую Просперу Мериме.
В апреле 1834 года Соболевский совместно с поэтом разбирал и упорядочивал домашнюю пушкинскую библиотеку. Как замечает позднейший биограф, "В этом деле Соболевский был незаменим". Биограф, В.В.Кунин, особо подчеркивает, что свои способности Соболевский употребил "на библиографическое оснащение творческих усилий писателей..."
Мысль о том, чтоб выделить в специальный отдел всевозможные "барбиеризмы", скорее всего, принадлежала знатоку анонимных тиснений. Так или иначе, напрашивается вывод: в данном отрезке опекунской описи перечислены различные маскированные издания. Мы называли номера 739 и 740. Читаем соседнюю запись. № 741. Конек-Горбунок Ершова.
Выходит, что эта сказка, изданная в 1834 году, сразу была поставлена на полку, предназначенную для различных литературных мистификаций!
Последующие, не включенные в выборку Л.Б.Модзалевского номера, заняты книгами, сохранившимися в составе библиотеки. Не окажутся ли какие-то из них опровержением всей цепочки догадок?
Ученый хранитель Пушкинского фонда Т.И.Краснобородько любезно сообщила: “в опекунской описи под интересующими вас номерами числятся следующие книги...”
Так выяснилось, что в том десятке номеров — с номера 739 по 748 — в который входит “Горбунок”, почти все книги соответствуют нашим догадкам.
Однако, два-три случая, казалось бы, непоправимо портят благополучную картину.
№ 743. Краткое описание дел Петра Великого.
В каталоге Модзалевского автором назван Тимофей Полежаев. Но в каталоге то ли небрежность, то ли ошибка. Тимофей Полежаев — не автор, а позднейший издатель. Подлинный автор на книжке не обозначен. И потому данный пример работает не на опровержение, а на подтверждение наших догадок.
Из-за ошибки Модзалевского самые дотошные исследователи не смогли разыскать книжку "Т.Полежаева" и вникнуть в судьбу находившегося у Пушкина экземпляра. Но если впоследствии ошибся Модзалевский – то не мог ли Пушкин впасть в ту же ошибку?
Есть возможность доказать, что Пушкину имя истинного автора П.Н.Крекшина – было известно.
После кончины поэта министр Нессельроде обратился к Бенкендорфу, просил вернуть рукописи, взятые на дом из государственного архива. В черновике запроса Нессельроде упоминает, в числе прочих, “рукопись П.Н.Крекшина”.
Но почему упоминание о Крекшине не вошло в беловой текст письма министра? Очевидно, выяснилось, что Пушкин успел вернуть рукопись.
Зачем же Пушкину она спервоначалу понадобилась? По всему вероятию, когда он брал рукопись домой, он еще не знал о существовании книжки! А затем, в середине октября 1836 года, М.Корф прислал обширную библиографию – список книг о деятельности Петра. В числе прочих, в ней-то и поименовано краткое описание славных и достопамятных дел...
Пушкин сразу ответил: “Большая часть... мне неизвестна. Употреблю всевозможные старания, чтобы их достать.”
Стало быть, Пушкин, приобретая безымянно изданную книжку, заранее знал имя ее автора.
В разряд анонимов – опять-таки только на первый взгляд – не вмещается и следующее издание.
№ 744. Шахматный анализ Филидора.
Но прочитаем заглавие полностью. Перед нами “новейшее издание”, осуществленное с изменением способа нотации автором “Шахматных стратагем”. А кто это? Опять-таки псевдоним. Его фамилия – Монтиньи – указана в каталоге Антуана Барбиера!
Впрочем, первоначальный автор, Филидор, согласно каталогам Барбиера и затем Кверара, тоже псевдоним! Его родовая фамилия была Даникан.
Вдавался ли Пушкин во все эти подробности? Не обязательно. Достаточно предположить участие С.А.Соболевского.
Итак, мы убедились, что вся десятка книг, без единого исключения, состоит из изданий анонимных, псевдонимных или мистифицирующих.
Но как только мы выйдем за пределы десятка (.№№ 739-748), мы тут же споткнемся.
№ 749. Стихотворения крестьянина Егора Алипанова.
Фамилия не вымышленная, подлинная. Если допустить, что № 749 попал не в свою компанию, тогда мы обязаны такое же предположение распространить и на № 741.
Остается надеяться, что в книжке Алипанова есть какие-то свои занятные секреты.
Что же мы видим? Во-первых, как в случае с Филидором, в роли анонима выступает... издатель! Предисловие “От издателя” подписано двумя буквами: “Б.Ф.”. Б.Ф. – журналист, которого все звали Борька Федоров.
Во-вторых, в этой книжке напечатаны, среди прочего, стишки, сочиненные вовсе не Алипановым, а маленьким мальчиком, по имени Николенька. Сочинитель Николенька, которому всего лишь шесть лет, – это сынок издателя. Он же в книжке торжественно величается “Николай Борисович Федоров”.
Еще раз отметим, что ни на одном из сохранившихся экземпляров отдельного издания “Конька-Горбунка” 1834 года никакой дарственной надписи нет, как не было ее и на журнальной публикации.
Само собой разумеется, что мнимый, подставной автор не мог преподнести Пушкину его собственное, пушкинское сочинение.
И совершенно неправдоподобна, необъяснима обратная ситуация. Как мог студент Ершов, если допустить, что он и есть подлинный автор, если допустить, что Пушкин ему помог с изданием и вроде бы кое-что подправил – как мог сей предполагаемый автор не выразить при помощи надписи свою признательность?
Остается единственный признак, по которому затесался в десятку анонимов и псевдонимов не подписанный “Конек”. Он находится на своем месте, в числе литературных мистификаций.
Продолжение статьи (не умещается в одном сообщении)
Что из того следует? Пусть продолжает издаваться, изучаться, приносить ученые степени принадлежащий П.П.Ершову "Конек-Горбунок". В его, Ершова, обработке, то есть по тексту 1856 года.
И пусть на равных правах с пятью наиболее известными сказками Пушкина, с ними заодно, печатается пушкинская редакция “Конька-Горбунка”. В точности воспроизводящая издание 1834 года. Всякому свое.
Известная поговорка гласит: “Когда двое говорят одно и то же – это далеко не одно и то же.” Вот почему при перемене имени автора меняется смысл. Проступают сокрытые в глубине значения. Не те ли, о коих упоминала Анна Ахматова? “Бутафория народной сказки служит здесь для маскировки политического смысла.”
* * *
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
Знакомо? Еще бы: “Медный всадник. Петербургская повесть”.
Что означают слова “петербургская повесть”? Неужели всего лишь то, что действие происходит в Петербурге, и что статуя стоит на площади? Не похоже на Пушкина, чтоб он тратил слова попусту.
Всякое утверждение содержит в себе отграничение, противопоставление, отрицание.
Повесть, а не что? Не сказка.
Петербургская, а не российская.
Столичная, а не народная.
Какое там, в "Медном всаднике", основное противостояние? Государство и личность.
На чьей стороне Пушкин? Об этом спорят давно, в равной степени доказательно, в равной степени неубедительно. Права отдельно взятой личности тогда, в 1833 году, – по преимуществу тема столичная.
Пушкин не свои взгляды излагает, а различные убеждения, бытующие в петербургском обществе. Вот как Пушкин пересказывает общепринятую, “петербургскую” точку зрения на историю.
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной,
Россию поднял на дыбы!
А вот строки забытые, упущенные из виду.
Конь поднялся от Земли,
Под ногами – лес стоячий.
Облака над ним ходячи...
Где отыскались эти строки? В первопечатной редакции “Конька-Горбунка”. Тут не пародия на “Медный всадник”, а своего рода противовес, как выражались древние эллины – “антифон”, другая половина хора. На одном коне – Петр Великий, или его воплощение, горделивый истукан, на другом коне, на Горбунке – Иван-дурак.
Неподвижная мощь государства и вольная воля народа – вот силы, которые приходят в соприкосновение, в столкновение на страницах сказки.
Страной правит отжившая, беззубая, седая власть. Скоро завершится очередной династический цикл. Он достигнет рокового, предельного возраста – семидесяти лет, и царствование упадет в бурлящий, в кипящий котел. А пока что страна тяжко страждет от неподвижности. От крепостничества? Не только. Многие беды от того, что государство, оно же чудо-юдо рыба-кит, заглотнуло три десятка кораблей с парусами и с гребцами. Заключенные находятся в китовой утробе уже десять лет. И пока они не будут освобождены – ничто не сдвинется с места.
Чудо-юдо рыба-кит лежит поперек моря-окияна. И никуда не может повернуться преграда, остановившая всякое движение, любой прогресс.
Сотни раз печатали “Конька-Горбунка” под рубрикой “детская сказка”, на уровне издательства “Малыш”. Сказку давно бы вернули по принадлежности, Пушкину, – если бы не следовала за этим опасность проникновения в авторский замысел.
Пушкин про десять лет не случайно упомянул. В 1834 году минуло девять лет со дня мятежа на Сенатской площади.
Соответствующие выдержки приводим в редакции 1834 года.
Остается признать очевидное. Никакие власти не разрешили бы прославленному певцу вольности обнародовать его сокровенные думы. С “Ершовым” цензура сделала промашку, но затем спохватилась. На протяжении тринадцати лет запрещалась дальнейшая перепечатка произведения, которое, мол, не соответствует современным понятиям и образованности.
Так продолжалось до кончины царя Николая (1855), до начала эпохи русских реформ. А первый указ Александра II был указ об амнистии, о возвращении декабристов.
К сожалению, задолго до того, в минуту “страшной хандры”, то есть с перепугу, Ершов уничтожил бумажные следы участия Пушкина. Ершов устранял и, так сказать, стилистические улики. Он открещивался от достойного литературного уровня.
Вместо “Перстень твой, душа, сыскал”, появилось “Перстень твой, душа, найден”. Вместо “Если ж нужен буду я” – “Если ж вновь принужусь я”. Косноязычие и неблагозвучие плодилось и множилось. Например “приподнявшися”.
Прошло сто лет. И нашлись умельцы усматривать в подобной маскирующей правке возросшее мастерство. В чем? “В творческом использовании художественных приемов народной сказки.”
Впрочем, столь несообразные похвалы делались в те годы, когда чудо-юдо рыба-кит вновь был частоколами изрыт и лежал поперек дороги. Исторические науки, наравне со многими кораблями, парусами и гребцами, были обречены на неподвижность. И не дозволялось спросить: "Куда ты скачешь, Горбунок?"
* * *
У нашего построения есть недостаток: мало того, что оно неправдоподобно, оно еще и невозможно.
Это что же выходит? Поднадзорный поэт Пушкин доверяется незнакомому студенту и привлекает его к тайным уловкам, к тому, чтобы обойти цензуру, Бенкендорфа, да еще и высшего цензора, императора Николая.
Даже с Плетневым поэт не мог обсуждать никакие противоправные умышления. Характер Плетнева и его придворное положение исключали возможность обдуманного ослушания, неподчинения властям. Между тем, познакомивший Ершова с Пушкиным П.А.Плетнев – та фигура, на которой держится весь сюжет.
Почему же Плетнев не заподозрил никакой недозволенной подоплеки? В единственном случае он мог быть совершенно спокоен: если весь замысел исходил от... самого Плетнева!
Зададимся вопросом, который обсуждался не раз. Если Пушкин Моцарт, то в ком были черточки Сальери? Кто был труженик, преданный искусству, заучивший правила, не наделенный высоким дарованием, зато склонный к поучениям, повторявший – “Ты, Моцарт, недостоин сам себя!”
Называли – совершенно напрасно – Баратынского. Называли Вяземского. Даже в Пушкине, поскольку он уважал секреты мастерства и трудился прилежно, пытались отыскать штрихи сальеризма.
Плетнева во внимание не принимали: он казался уж слишком бесцветным. Но Плетнев, которому Пушкин предоставил право переменять знаки препинания, вероятно не раз превышал полномочия и произносил что-нибудь вроде “Ты, Пушкин, недостоин сам себя!” или “Недостойно Александра Пушкина!”. Петр Александрович был при Пушкине на правах личного редактора, казначея и советчика.
“Я был для него всем: ...и другом, и издателем, и кассиром. ...Ему вздумалось предварительно советоваться с моим приговором каждый раз, когда он в новом сочинении своем о чем-нибудь думал надвое.”
Перечитайте переписку Плетнева с Гротом. Оказывается, мнения Плетнева неустойчивы, его оценки меняются в зависимости от того, что люди говорят. Он судит размашисто, но всякий раз под влиянием только что услышанного. В конце концов Грот избавился от иллюзий и перестал ждать от Плетнева каких-либо самостоятельных суждений.
* * *
Первая из сказок в народном духе – о царе Салтане, а за ней вторая – о мертвой царевне – были напечатаны Пушкиным под своим именем. Вот что гласила недобрая молва, она же общее мнение.
Зачем автор “Евгения Онегина” и “Полтавы” взялся перекладывать в рифмы народные сказки? Пусть простонародные сказки печатаются в своем первозданном виде.
Пусть поэт создает свое, а не пробавляется пересказами.
Даже Виссарион Белинский поддался распространившемуся брюзжанию. В газете, так и называвшейся “Молва”, он писал в конце 1834 года: “...судя по его сказкам мы должны оплакивать горькую, невозвратную потерю”. “Пушкин теперь так мало народен, когда решительно хочет быть народным; странно видеть, что он теперь выдает нам за нечто важное то, что прежде бросал мимоходом, как избыток или роскошь.”
По всему вероятию, Плетневу показалось, что публика и впредь не сумеет дозволить Пушкину-поэту выходить за рамки, очерченные “Онегиным” и “Полтавой”. А посему, чем выступать с еще одной сказкой, не лучше ли взяться за продолжение “Онегина”?
О том есть свидетельство, оставленное поэтом: “Ты мне советуешь продолжать Онегина, уверяя меня, что я его не кончил.” Затем о том же в стихах:
Ты мне советуешь, Плетнев любезный,
Оставленный роман наш продолжать...
... Привалит публика, платя тебе за вход
(Что даст тебе и славу и доход).
В подтверждение особой роли Плетнева в судьбе “Горбунка” приведем выдержку из позднейшего – 1851 года – письма к нему П.П.Ершова. “Книгопродавец... сделал мне предложение об издании “Конька”. ...Я писал к нему, чтобы он доставил Вам рукопись и всякое Ваше замечание исполнил бы беспрекословно.”
Стало быть, Ершов признавал, что суждения Плетнева о тексте “Конька” важнее, чем собственное мнение Ершова.
Почему же Плетнев, много лет спустя, после кончины Бенкендорфа, Уварова, царя Николая, не раскрыл всю подноготную?
Было бы не очень красиво ставить П.П.Ершова в то неловкое положение, которое создал сам Плетнев. Претензии возникли бы не только моральные. Потомственная купчиха, Наталия Николаевна немедленно потребовала бы возвернуть денежки.
Кроме того, ординарный член Академии наук и ректор столичного университета не мог подорвать свою солидную репутацию и признать, что принимал участие в презабавном приключении, в обмане неусыпной цензуры.
Плетнев не участвовал в преддуэльных интригах. Но с литературным наследием Пушкина, во избежание скандальных финансовых претензий вдовы, он счел себя вынужденным обойтись не лучшим образом, и, сам того не желая, очутился в положении посмертного Сальери. Возможно, что были и другие подменные сюжеты, еще более невероятные, и, для самого П. А.Плетнева, еще более неудобные.
Подобные затеи могли увлечь Пушкина по многим причинам Во-первых, ему была присуща страсть к созиданию тайн, розыгрышей, мистификаций.
Во-вторых, таким способом удавалось обойти некоторые неудобства, вызванные семейным положением. Человеку взрослому, привыкшему к самостоятельности, надо было время от времени (то есть не однажды!) восполнять денежные запасы, неподотчетные домашним властям. Позднее Авдотья Панаева записала услышанный ею в 1840 году рассказ книгопродавца Смирдина: “Я пришел за рукописью и принес деньги-с; он поставил мне условием, чтобы я всегда платил золотом, потому что их супруга, кроме золота, не желала брать денег в руки. Вот-с Александр Сергеевич мне и говорит, когда я вошел-с в кабинет: “Рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть...”
“– Я вас для того призвала к себе, чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти... Муж мой дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесете деньги, тогда и получите рукопись... Прощайте...”
... “и они сказали-с мне: ... Нечего делать, надо вам ублажить мою жену... Я с вами потом сочтусь.”
Значит, Пушкин как бы взял кредит, получил деньги вперед. Как же он намеревался рассчитаться? За неимением свободных денег – товаром, очередной рукописью, на сей раз утаенной от супруги.
При сем окончательном расчете было бы не худо получить заодно еще и кое-какую наличность. Ее можно отдать на хранение “казначею” Плетневу. Или пойти перекинуться в карты.
“По мне – лучше умереть, чем не играть в карты!” – ответил Пушкин заезжему английскому путешественнику, вопрошавшему с укоризною: зачем, де, столь известный поэт тратит время на игру в карты...
В таком случае, печатание под прикрытием подставного автора должно оказаться не из ряда вон выходящим событием, а уловкой, повторенной многократно. С точки зрения Плетнева – дело семейное, дело привычное.
Быть может, невозмутимо честные компьютеры, проделав машинный анализ текстов, откроют будущим поколениям трудно доказуемые секреты Александра Пушкина. И тогда возможные версии превратятся в неоспоримый, неизбежный факт.
А пока что ограничимся присказкой из “Конька-Горбунка”: “Впрочем, все благополучно.” И полюбуемся на мастерски подобранный эпиграф:
Скоро сказка сказывается,
А не скоро дело делается.
1996
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Шел в комнату – попал в другую.
Предполагал, что выступаю в кругу единомышленников. Оказалось, что после моего текста последовал полемический отпор.
Дабы не оставлять читателей во власти сумбура впечатлений, попробую заблаговременно подкрепить свои догадки. Пожалуй, я чрезмерно возлагал надежды на самодовлеющую силу логики. К сожалению, не все читатели стремятся вникать во все хитросплетения, расставленные на пути к истине. Многие ограничиваются беглым просмотром. В затруднительных, спорных случаях они, как правило, на той стороне, где больше известных фамилий.
А посему, обращаюсь за поддержкой непосредственно к Александру Пушкину. Уловки, которые я здесь рассматривал издалека, поэт изложил напрямик, в тщательно отделанных стихах.
Почему же сии строфы он не опубликовал, исключил их из состава “Домика в Коломне”? Не потому ли, что оставил за собой возможность прибегнуть к занятным литературным проказам?
Здесь имя подписать я не хочу;
Порой я стих повертываю круто,
Все ж видно, не впервой я им верчу,
А как давно? Того и не скажу то...
Покамест, можете принять меня
За старого обстрелянного волка
Или за молодого воробья,
За новичка, в котором мало толка.
У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,
Отведена особенная полка —
А может быть, впервой хочу послать
Свою тетрадку в мокрую печать.
Когда б никто меня под легкой маской
(По крайней мере долго) не узнал!
Когда бы за меня своей указкой
Другого критик строго пощелкал!
Уж то-то б неожиданной развязкой
Я все журналы после взволновал!
Но полно, будет ли такой мне праздник.
Нас мало. Не укроется проказник.
К чему же впоследствии привела затея с “легкой маской”?
Читатель, можешь там глядеть на всех,
Но издали, и смейся то над теми,
То над другими: верх земных утех
Из-за угла смеяться надо всеми.
Но сам в толпу не суйся... или смех
Плохой уж выдет: шутками однеми
Тебя как шапками и враг и друг
Соединясь, все закидают вдруг.
Примерно так все и свершилось. В согласии с предвиденьем поэта... Если кого-либо интересуют подробности – остается посоветовать еще раз перелистать предыдущие страницы.
Да, пошлятина, совершенно точно, не для нас с профессором. Подобное чтиво развращает и оглупляет, поэтому встречная просьба: не нужно рекламировать подобные вещи и тащить сюда спам в таком количестве: лучше, почитав источник, попробуйте изложить свой личный взгляд на него. Наверняка он имеется - это будет куда интереснее, чем свалка цитат. Мои кошки: Анна-Марта и Лисса Thai Shining Мартятки) Лиссятки №1 Лиссятки №2 Лиссятки №3
А как узнать, нравится или нет, не прочитав, а? И поучиться - это не страшно, оно ж никогда не лишнее - даже тому, кто думает, что знает всё)) Кстати, вы вот никак не хотите внять моему призыву: попробовать всё-таки излагать СВОЙ взгляд на прочитанное.
Ну, дак если мне не интересно читать ваши лекции - я их сразу и не читаю. В том-то и дело, что мы все свободны в своём выборе. Кто, конечно, хочет быть свободен. Каждый волен писать, думать и выражаться так, как считает нужным в рамках Правил. Всегда были и будут разнообразные взгляды и мнения по одному и тому же вопросу. Или принимаешь это мнение, или не принимаешь.
Требовать от людей мыслить как ты - это по меньшей мере глупо и по-детски. ИМХО
На этот сайт и, в частности, в этот раздел, люди приходят отдохнуть, поделиться мыслями и новинками в мире литературы, музыки, киноискусства. Отдохнуть, а не участвовать в склоках...
Ну, если вас раздражают и выводят из себя мои сообщения, то, что я пишу, то, чем я интересуюсь, то как я пишу - так и не читайте их! На форуме достаточно народа, с кем можно приятно обсудить тот или иной вопрос. Иначе создаётся впечатление, что вы просто ищите в этом разделе мои сообщения дабы иметь лишний повод прочитать нравоучения, мораль и очередную лекцию. ИМХО Поверьте, это выглядит нелицеприятно и утомительно. ИМХО
Если я в этой конкретной теме, которая называется "А книги где? (что читаем)" напишу, что читаю ту или иную книгу, статью о книге, и захочу обсудить её с теми, кому это будет интересно - именно это я и сделаю.
Вот, кстати, в данный момент обсуждаю с народом многострадального Шекспира. Очередную версию авторства его произведений. В результате, все кинулись перечитывать его пьесы и сонеты.
Размещаю здесь статью именно для тех, кому это будет любопытно и интересно поразмышлять по поводу.
"Вильям Шекспир или Амелия Бассано?"
Шекспир... Что мы знаем об этом человеке? А что если наследие Шекспира - загадка, шарада, предназначенная для сокрытия тайны настоящей личности автора? А если настоящим автором является еврейская женщина (?), которая не осмелилась признать своё авторство в Елизаветинской Англии? Что объединяет великих, высоко интеллектуальных людей - Зигмунда Фрейда, Чарльза Диккенса, Генри и Вильяма Джеймс, Ральфа Эмерсона, Марка Твена, Уолта Уитмена и многих других мыслителей? Что у них общего? Ни один из них не верил, что Уильям Шекспир, деревенский парень с шестиклассным образованием, который писал своё имя каждый раз иначе, но всегда малоразборчиво, что такой малообразованный человек мог оставить крупнейшее в истории британской культуры наследие - 38 исторических хроник, комедий и трагедий и ещё 154 сонета - образцов прекрасной поэзии, философии, мудрости. Они были уверены, что Шекспировское наследие - колоссальная мистификация, организованная для того, чтобы скрыть автора, который не мог или не пожелал признать своё авторство. "Реальных фактов из жизни реального человека по имени В. Шекспир немного: играл в двух пьесах Бен Джонсона, вроде владел какими-то акциями того же театра "Глобус", судился за какие-то мелкие суммы, купил землю в Сраттфорде. Как мог этот человек обладать громадными знаниями истории (ВСЕМИРНОЙ!!!), языками, которые автор чётко демонстрирует в своих бессмертных творениях? Когда и где этот человек приобрёл знания сложной системы законодательства Елизаветинской эпохи, суда, математики, геральдики, медицины, огородничества, соколиной охоты, астрономии, воинской науки? Без всех этих знаний написание всех Шекспировских произведений невозможно, но где мог приобрести эти академические знания полуграмотный актёр, и когда? Почему в его завещании не нашли ни слова о его произведениях? Почему нет ни единого свидетельства его современников о его авторстве? Ни единой пьесы, ни одиного сонета или письма не было найдено, написанного собственным почерком В.Шекспира." Джекоб и Риланс, крупнейшие исследователи творчества Шекспирa". Шекспир действительно играл на сцене театра "Глобус" после 1594г. И определённое число пьес и поэм были подписаны его именем после 1958г. Но нет ни одного свидетельства о том, что он сам написал эти произведения. Знаменитый в то время автор Бен Джонсон в своём дневнике отмечал, что когда Шекспир вручал актёрам свежие копии рукописей, актёры восхищались, потому что листы были чистые, без пятен, и в своём "невежестве" легко верили в авторство товарища по сцене. Но если не Шекспир написал все эти пьесы, хроники, сонеты - то КТО? Предположений, догадок, теорий было множество. Тот же Бен Джонсон, Френсис Бейкон, Кристофер Марлоу, Мэри Сиднеу и много других имён рассматривались как возможные ответы. Очень популярна теория о группе авторов, использовавших "брэнд" Шекспирa. В апреле 2007 Доктор Траст представил новое имя, вызвавшее настоящий шок: Амелия Бассано Ланиер, дочь придворного музыканта из Венеции -еврея, насильнно обращённого в христианство, но всё ещё считающегося евреем. Бассано, известная в своё время феминистка и автор книги оригинальной поэзии, первая женщина-поэт в англ. литературе. Главный специалист в данном вопросе, профессор Хадсон из университета Бирмингема, провёл 7 лет над текстами эпохи Шекспирa.
1. Особенно много усилий приложено к изучению феномена "тёмной леди" Шекспировских сонетов. Какая-то "тёмная леди" - часто объект страсти героя - бывает. Но почему иногда появляется отчётливое впечатление, что страсть обращена к мужчине? Может Шекспир был гей? Однако если автором действительно была Амелия Бассано, тогда всё встаёт на свои места.
2. К громкому хору скептиков об авторстве Шекспира Хадсон добавляет следующее соображение. Мог ли Поэт, в чьих произведениях воспеваются сильные, высоко образованные феминистки, вырастить собственную дочь безграмотной? А Шекспир так и сделал.
3. Почему у Шекспирa насчитано порядка 2000 музыкальных образов? Как мог он так разбираться в музыке? А Амелия Б. могла. 15 её ближайших родственников были профессиональными музыкантами, включая отца, мужа, братьев. Её кузен по матери Роберт Джонсон был на то время самым популярным композитором, автором почти всех песен к Ш. пьесам.
4. Охота соколиная не была частью жизни простых людей Шекспировского уровня. В произведениях Шекспирa 50 раз со знанием дела описывается соколиная охота. Откуда? А Амелия 10 лет была официальной любовницей сокольничего королевских охотников. В "Укрощении строптивой" Петручче справляется с проблемой строптивой жены приёмами соколиной охоты -голодом, лишением сна, и далее идёт охотничья терминология. Написана эта прекрасная комедия в 1593г., через год после того, как Амелия Б. вышла замуж за Альфонсо Ланье, даже имя которого на французском означает "сокол" (Ланье был придворным сокольничим).
5. Если мы ставим под сомнение авторство Шекспирa, можем ли мы понять, почему Шекспир стал маской, посредником для выкреста, новообращённого христианина в антисемитской Англии? Биография Амелии Бассано может помочь. Это легко объяснить, если изучать биографию Амелии. Мы знаем о жизни Амелии больше, чем о жизни Шекспирa. Её отец Баптисто Бассано был привезен из Венеции королём Генрихом VIII в 1538 году, крещён и назначен придворным музыкантом. Мать, протестантка, была дочерью другого придворного музыканта. Семья жила рядом с театрами. После смерти отца юную Амелию отправили жить в дом к богатой и образованной графине Уиллобоу ради хорошего образования. Она серьёзно изучала там греческий, латынь, Библию, историю. Здесь же у неё была возможность встретить образованнейших людей, среди которых был лорд Хадсон, между прочим, отвечающий за развлечения, театр в частности. Стали появляться новые пьесы. Лет через 10 Амелия забеременела (огромная разница в возрасте не останавливала Хадсонa), и он выдал её замуж - он уже был женат и имел 12 детей- за придворного музыканта Альфонсо Ланье.
6. Никто не дал объяснения, почему Шекспир начал писать свои итальянские пьесы-комедии о браке в 1592 году, но если заглянуть в биографию Амелии, она как раз оставила двор и вернулась в лоно своей семьи - еврейско-итальянской. Более того, она оставила на время своего мужа и отправилась со своими кузенами в Италию. Здесь она могла приобрести те поразительные знания Италии и итальянской жизни, которые так ярко сверкают в комедиях Шекспира, никогда в Италии не бывавшего. В "Отелло", например, детально описана фреска на стене одного из домов в родном городе семьи Бассано. И т.д.
7. Kак могла Амелия Бассано, будучи еврейкой, хоть и конвертированной, быть автором "Венецианского купца", считающегося антисемитским? Хадсон, как и многочисленные др. исследователи, считает, что это не антисемитизм. Шейлок требует, чтобы его не лишали всех прав человека, что евреи должны восприниматься как подверженные тем же страстям, болезням, недостаткам, измеряться теми же мерками, как все. Другой шекспировед, Майкл Эган, уверен, что автор "Венецианского купца" мог написать всё это, только если он(она) провёл много времени среди евреев. Шекспир мог ли? Горькие раздумья Шейлока ( "Я родился для терпения, потому что страдания - знак моего народа") не могли родиться у человека, который знает еврейство из книг.
8. Очень много материала в произведениях Шекспира основано на еврейских источниках. "Сон в летнюю ночь", "Всё хорошо, что хорошо кончается" описывет не только многие еврейские обычаи, образцы поведения, характеры, внешность, но даже еврейские слова и словечки. Может, и были у Шекспира знакомые евреи, но так хорошо знать это нееврей не мог.
9. Вернёмся к "тёмной леди" сонетов. Доказано, что Амелия отличалась средиземноморской смуглостью. Или еврейской? Британский исследователь Роувз утверждает, что характеристики "тёмной леди" - цвет кожи и глаз, музыкальность, темперамент, возраст, семейный статус, яркость натуры - соответствуют фактам, известным об Амелии Бассано более, чем любой другой особе того времени. "Тёмная леди" сонетов - презираемая, бедная, лишённая почестей, и похоронят её где-то на задворках, в общей могиле. Дочь выкреста, Амелия никогда не была принята в обществе, как равная. Её не считали "ЛЕДИ" в английском смыcле этого слова в антисемитской Англии.
10.Хадсон идёт ещё дальше. Он утверждает, что Бассано написала эти сонеты о себе и для себя. До этих сонетов авторы использовали один голос - любящего. Здесь впервые использован голос возлюбленной: Бассано представила, как к ней обратился бы любящий. Отсюда и были подозрения, что Шекспир обращал слова любви к мужчине.
11. Известны и другие случаи, когда актёры подрабатывали, служа щитом для анонимных авторов. Но у Бассано были особые причины скрывать своё авторство. Даже не говоря о том, что женщине в то время неприлично было писать для сцены, её аллегорические закодированные послания поставили бы её в опасность быть угаданной цензорами, секретными службами, специально нацеленными на распознавание тайных значений, зашифрованных идей. Несмотря на всё это, Хадсон уверен, что Бассано осмелилась подать сигнал о своём авторстве, закодировав своё имя и имена родных в нескольких пьесах.
12. Есть интереснейшие моменты: в не первом издании "Отелло", в 1623 году, появляются 163 новые строчки, именно с именами семьи Бассано, их не было в предыдущих изданиях. Бывает... Но теперь Шекспир уже семь лет как умер!!! А Бассано была жива и, как Хадсон полагает, надеялась, что последующие поколения смогут распознать настоящего автора. Так кто же написал шедевры под "брэндом" ШЕКСПИР?
Поветрие какое-то, все поголовно кинулись к Шекспиру))
Очень рекомендую почитать исследования Ильи Гилилова на эту тему, советский исследователь, самородок. Он единственный получил гранд на работу в Статфордских архивах, открытых, можно сказать, сравнительно недавно. Главная его работа - "Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса", где он детальнейшим образом исследует сборник Честера, обнаруженный в этих самых архивах. Гилилов уверен, что весь сборник - ключ к разгадке авторства Шекспировских произведений. Безумно интересная работа, читается просто как детектив.
Очень рекомендую также работу Елизаветы Литвиновой начала прошлого века о Фрэнсисе Бэконе, по-моему, так и называется - "Ф. Бэкон" Немного наивно написано, но там - огромнейшая фактическая база. И работа, как и гилиловская, адресована широкому кругу читателей, не только литературоведам, и написана легко, увлекательно, в жанре историко-культурного исследования.
В принципе, вот так односложно ответить, КТО - почти нереально.
Ибо загадка была загадана умнейшими, талантливейшими людьми своего времени, и, чтобы хотя бы на несколько шагов приблизиться к её разгадке, нужно кропотливо изучать Елизаветинскую эпоху, эпоху последовавшего за ней короля Якоба, КАЖДУЮ персону двора, окружения, родственные связи, жизненные перипетии и творческое наследие лучших поэтов поэтов времени.
Всегда были и будут разнообразные взгляды и мнения по одному и тому же вопросу. Или принимаешь это мнение, или не принимаешь.
Голубчик, да какие же мнения могут быть о глупостях, извращающих прямой авторский текст? Коли написано "белое", кто ж позволит трактовать это как "чёрное"? Оговорка "это моё мнение" тут ну никак не работает: какое ж мнение, когда самая настоящая ошибка. Вот вы, благодаря форуму, теперь в другое какое-нибудь место уже не побежите позориться с сенсацией о тринадцатилетней Татьяне, разве же это плохо? Мне кажется, замечательно! Так что не бойтесь, делитесь, обсудим, если надо, поправим)) Мои кошки: Анна-Марта и Лисса Thai Shining Мартятки) Лиссятки №1 Лиссятки №2 Лиссятки №3
"Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса"
великолепнейшая работа! и читается действительно легко, всякому будет доступно. а меня Гилилов убедил в своей версии истинного автора... так все логично, и с доказательствами. вот интересно все-таки, на официальном уровне до сих пор утверждается авторство Шакспера из Стратфорда? или уже не говорят об этом безапелляционно?
Quote (anaof)
Фрэнсисе Бэконе
изучавши данного господина как политика и историка, смею предположить что ему просто было бы некогда... Алька и сые её Лев Николаевич - Ну и что мне с тобой делать? - Любить, кормить и никому не отдавать. (Гарфилд)
смею предположить что ему просто было бы некогда..
Соглашусь)) А кроме того, его биография и наследие (творческое-политическое-историческое и вообще) - всё это просто кричит о сугубой непоэтичности и неромантичнсти Бэконовской натуры (исключая удивительную историю его любви). Не могу не признаться в восхищении этой удивительной личностью, сочетавшей в себе смелость, даже дерзость научной мысли, острый ум, оригинальное мышление, огромный талант... и при этом вящее благоразумие и здравый смысл)). Но не без оснований многие исследователи приписывали авторство шекспировских произведений именно ему. А основания (как бы это покороче))))) - почти дословное совпадение формулировок мыслей и идей (весьма свежих для своего времени) -в суждениях Бэкона и произведениях Шекспира. Эти совпадения просто не могли не обратить на себя внимание. Причём авторство мыслей, которым в своих произведениях вторит Шекспир, принадлежит несомненно Бэкону: они буквально на глазах у читателя рождаются, логически выводятся в его работах. А вот Шекспир же употребляет их уже как готовые формулы, не выводит, а именно пользуется (вот память дырявая, хоть бы одну сентенцию вспомнить). Отсюда - поспешные выводы: ага, раз такие совпадения (да ещё годы рождения героев стоят рядом) значит, автор Шекспировских произведений - Бэкон и баста. Опять же, такую точку зрения понять можно ещё и потому, что в то время, когда начали возникать сомнения в авторстве Шекспира, идея "коллективного творчества" была ещё слишком нова, даже дика, и вполне равноценный ченч был вполне логичен - ну что ж, не один, так другой))
Quote (JuliaS)
вот интересно все-таки, на официальном уровне до сих пор утверждается авторство Шакспера из Стратфорда?
Ха! Ещё как утверждается. И далеко ходить не надо - сам великий Бартошевич кругом выступает с возмущениями о попрании-глумлении и всётакоэ)) Ну а когда столпы вещают - что остаётся студентам? Сдавать зачёты - как им в лекциях читано. Люди искусства - народ загадошный)) Хотя, казалось бы, ну какие могут быть сомнения сейчас, когда столько информации?
Кстати, меня не покидает ощущение аллюзии с обаятельным сэром Джоном Фальстафом («Виндзорские насмешницы», обе части "Генриха") когда речь заходит о цинике и авантюристе Шакспере. Вот не покидает. "Шекспироведение течёт медленно" - повторю вслед за Гилиловым, так что уверена (жаль, на деньги поспорить не с кем))) что лет эдак через 150-200 во всех учебниках будет прописано, что прототипом для обаятельного шекспировского труса и пьяницы и послужил тот самый актёр театра "Глобус", согласившийся играть ключевую роль в оной из величайших мистификаций истории культуры)) Недаром, ох, недаром роль Фальстафа, на минуточку - вторая по объёму после Гамлета! Он, Шакспер, как пить дать - он.
Quote (JuliaS)
на официальном уровне до сих пор утверждается
И ещё по поводу официальных уровней. Возьмём Есенина. Юля, уже к концу 80-х гг у меня не было ни единого сомнения о том, как именно погиб Сергей Александрович. Хорошо запомнился год - 1991-й, т.к. это был мой первый выпуск. Так вот этим ребятам я уже давала материал именно так, как события разворачивались на самом деле, имея неопровержимые доказательства убийства поэта (а никакого не самоубийства, которого не было и быть просто не могло).
Благо молодым специалистам тогда предоставлялась полная свобода: позволялось ходить в джинсах на уроки, таскать гитару, учить ребят не зазубривать догмы, а мыслить, постигать, формировать научный подход, влюблять их в литературу. Совковая программа кромсалась вдоль и поперёк, ибо ровно наполовину она состояла из произведений типа "Ленин и дети", "Ленин и общество чистых тарелок", "Ленин и тайские кошки" - и всё в этом роде)) Тогда как, предположим, Легенды и мифы Древней Греции программой не были предусмотрены вовсе, подумаешь, мелочушка))
И что же? А ничего. Прошло почти 20 лет, и, когда моему ребёнку пришла пора изучать в школе Есенина, я с удивлением обнаружила, что до сих пор тема его гибели осторожно обходится стороной; в лучшем случае предлагается две версии, как бы равноценных. Никто не собирается переписывать учебники! Так что... когда общедоступна куча посмертных фотографий Есенина с пробитой головой, и при этом официальная версия до сих пор - самоубийство, куда там Шекспиру с его тончайшей игрой... Мои кошки: Анна-Марта и Лисса Thai Shining Мартятки) Лиссятки №1 Лиссятки №2 Лиссятки №3
лет эдак через 150-200 во всех учебниках будет прописано
ха, было бы забавно почитать а вообще, меня все-таки сильно удивили открытия Гилилова, например, открытые им водяные знаки на страницах книги. то есть, эти находки означают, что действительно была сложнейшая - просто обалдеть насколько сложная! - игра! не просто замена подлежащего, автора, а вообще другая форма предложения... невероятно интересная история
Quote (anaof)
тема его гибели осторожно обходится стороной
потому что власти пока не признали факта убийства. и неизвестно когда признают.
действительно была сложнейшая - просто обалдеть насколько сложная! - игра! не просто замена подлежащего, автора, а вообще другая форма предложения
Ага! И вот попробуй переведи всю эту игру, с такой тщательностью замысловато заплетённую. С одной стороны - кругом сигнальные флажки "куку! игра, игра! следуй за мной, пытливый ум!", а с другой - узлы, узлы, противоречия. А переводили-то как! Чик-пык топором, чо там нюни развозить... Хрясь - и тебе Феникс мужского пола появился, хрясь - и тебе Голубка-дама народилася. И усё - в веках висят эти небрежности.
А я, межпрочим, с детства помню ощущение какой-то игрушечности того самого гравирванного портрета Шекспира. Но детские ощущения - смутные, в основном кружащиеся вокруг мысли: "вот, ну надо же, до чего в старину рисовать не умели"))) - голова на воротнике, как на блюде, как неродная, обе руки - левые, лицо - неживое, маска, явно отстающая от лица... А оказывается, всё - сплошные шифровки, а не просто "неумение рисовать"))) Мои кошки: Анна-Марта и Лисса Thai Shining Мартятки) Лиссятки №1 Лиссятки №2 Лиссятки №3
